Большой дом. Пожар

— Вот таким, каким ты меня видишь, я тянул лямку всю свою жизнь. А теперь состарился!

Он был стар, проработал всю свою жизнь, и теперь у него ничего не было, хотел он сказать.

— А все те, кто работает? — крикнул он опять. — И все те…

Он взглянул на виноградники, на большие поместья, лежавшие у их ног.

— Знаешь что, Хашими?

— Что, Ба Дедуш?

— Колонисты несчастны…

— Разве…

Порыв ветра унес конец фразы.

— Я всегда трудился, как раб, — проревел старый феллах. — Никто так не трудился на их землях, как я. И я их не боюсь.

— Ты прав, чертовски прав.

— Я просто плевал на них, знаешь? Но меня бесит то, что они всё прибирают к рукам…

Хашими сказал:

— Ты прав. Они всё прибирают к рукам!

— У меня была земля, клочок земли… Ты не помнишь.

— Не помню. Это был, наверно, крохотный клочок земли…

— Но это была моя земля. У меня имелась кой-какая живность и собственные семена… Да коровенка местной породы.

— Как, у тебя была корова?

— Был у меня и домик. Я счастливо жил со своей женой и дочкой Рим… Ты не помнишь. Тебя тогда еще на свете не было!

— Я так давно знаю тебя! Возможно, я был еще мал. Но помню твою дочку… Она была хорошенькая.

— Да. Колонисты всё у меня взяли.

— А… колонисты…

Оба феллаха остановились, чтобы осмотреть горизонт. Казалось, они думали о чем-то другом.

Как только младший из них повернулся лицом к солнцу, стало заметно, что у него под глазами черные круги. Малярия истощала его; взгляд лихорадочно блестел. Лицо с едва пробивающейся кудрявой бородкой казалось желтым.

— Я был молод и силен, как и ты, Хашими. Я работал, как негр.

— Конечно, Ба Дедуш…

— Это они откладывают деньги.

— Конечно…

— Их владения так разрастаются, что не знаешь, когда этому придет конец.

— Несчастные…

— И они отравляют жизнь тех, кто работает на них.

— Они очень несчастны, Ба Дедуш…

— И среди них даже есть наши друзья.

— Возможно ли?

— Да, есть среди них люди, которые говорят, что они наши единственные друзья.

— Правда, они так говорят?

— Они очень несчастны…

— Да, несчастны: загребают деньги лопатой.

— Конечно.

— Неужели они вас прогнали, как собак?..

— Да, мы не хотели уходить. И все же они нас прогнали. Вышвырнули силой!..

— А!

— Вот именно, силой.

— Уж эти колонисты…

— Да…

— Они делают, что хотят…

— Будут еще плохие дни…

— Ты стареешь. Они говорят, что ты ни на что больше не годен, ведь так? А они никому не обязаны помогать.

— Это правда…

— Но я еще молод и могу работать, не правда ли, Ба Дедуш?

— Ты еще молод и можешь работать.

— А колонисты…

— Да, зато феллахи счастливы. И должны помогать этим беднягам колонистам!

Они смотрели друг на друга, странно помаргивая. Несколько мужчин кучкой собрались на дороге — черные пятна на фоне яркого дня.

— Скорее, сынок, — сказал старик.

Они продолжали спускаться.

— Но деньги, Ба Дедуш. Ненавистные деньги, будь они трижды прокляты! От них сердце черствеет и становится твердым, как кость.

— А, деньги!

— Конечно…

— И все это сделали мои старые друзья. Они у меня отобрали землю, дом. Все взяли. Мы говорим о том, чего не понимаем. Деньги делают людей несчастными…

— О да!

— Такими несчастными…

Старик умолк. Казалось, он опять думал о чем-то другом. Да, наверняка о чем-то другом.

— Как они несчастны! — вздохнул он наконец. — И какое несчастье их ждет, ведь придет же день, когда больше не будет колонистов!

Видно было, что Ба Дедуш, старейший, голоден. Его растрепанная борода походила на чертополох. Полукруглый грязный воротник открывал морщинистую шею.

Хашими повернулся спиною к ветру и ссутулился, опершись о пастуший посох, воткнутый в землю; он посмотрел наверх, на коз, нюхавших камни, на старика. Теперь, когда его лицо было в тени, оно казалось коричневым. Он слушал, улыбаясь, старик же говорил без улыбки.

Внизу, на дороге, черные фигуры не двигались с места.

— Прощай, — сказал Ба Дедуш юноше.

И направился к мужчинам, укрывшимся в тени деревьев.

— Ступай с миром! — проговорил Хашими.

Молодой феллах вернулся по той же тропинке в горы, где паслись его козы. Наступила самая знойная пора дня.

Теперь, оставшись один на дороге, Ба Дедуш, старейший, побежал вприпрыжку, да так быстро, что ему никто бы не дал его лет. Его можно было принять за одного из молодых пастухов, бродивших по окрестностям.

Ба Дедуш мигом спустился с горы. Это было похоже на него. Уж этот Ба Дедуш! Что за человек! Земляки говорили: «Ну и хитрец!» И каждый видевший его впервые невольно думал то же самое.

Старик все подмечал. От его кошачьего взгляда ничто не могло укрыться. И вот Ба Дедуш, одетый в тунику с широкими разрезанными рукавами и в грязные тиковые шаровары, вырос как из-под земли перед феллахами.

— Так, так! Вы не ожидали меня увидеть. А я все же пришел, — сказал он.

— Эй, Ба Дедуш! Как дела? — раздались голоса. — Добро пожаловать. Подойди ближе, если не боишься нас.

Эта невинная шутка вызвала всеобщий смех. Али-бен-Рабах, который приветствовал его первый, продолжал:

— Ты можешь подойти к своим братьям. Та же земля родила нас. Ты — феллах. Я даже скажу, что ты больше феллах, чем мы все вместе взятые. А ни один феллах еще никогда не боялся общаться со своими.