Большой дом. Пожар

Ба Дедуш присел на корточки несколько поодаль от группы мужчин. Повернувшись к ним и поглядывая на всю компанию, он крепко уперся ногами в сухую, пыльную землю.

Его бородатое лицо, выражавшее азиатское лукавство, было необычайно подвижно.

Он держался так, словно перед ним были господа из города.

Он хотел остаться в отдалении? Но почему? Его встретили неплохо, никто его не обидел. Смотрите-ка, что это ему взбрело в голову?

Надо было остерегаться острого языка старейшего. Не припас ли он опять одну из своих язвительных шуточек? Уж таков был Ба Дедуш: когда он напускал на себя серьезный вид, следовало держать ухо востро.

Он продолжал держаться на расстоянии, в почтительной позе.

Остальные чувствовали себя неловко и все же посмеивались.

Почему он не двигался, ничего не говорил? В чем дело? Что такое случилось?

Может быть, в этом и не было злого умысла? Казалось, его поведение говорило о том, что они неправы, совершенно неправы, если думают, будто он ни на что уже больше не годен.

— Я один здесь все знаю: животных, камни, людей, — сказал он. — Я жил здесь, когда еще никто из вас не родился.

— Что правда, то правда, — согласился Бен-Салем Адда.

В старости люди многое понимают! Хотя им и трудно бывает подчас принять решение. Да и разве можно назвать старым такого человека, как он?

— Так иди же сюда. Не оставайся там один.

Ба Дедуш улыбнулся и ответил:

— Не стоит. Зря вы решили, что о нас можно совершенно забыть, потому что мы стары… Я думаю, мы еще кое на что годны. Даже уверен в этом. И во многом другом. Вы сами когда-нибудь убедитесь, что я прав.

Последнюю фразу он проговорил шепотом: ему не хотелось быть навязчивым. Несмотря на просьбы феллахов, он не двинулся с места.

— Да, я пришел, — продолжал он, — потому что мой долг быть с людьми, которые живут и страдают… Да, я пришел, потому что… я думал, что это мой долг…

Вот что он хотел сказать этим людям. Он прибавил, что у него есть гордость. Он не позволит, нет… Никогда не позволит… Всем известно, что такой человек, как Ба Дедуш… Он пришел потому, что это его долг. Что же, если ты стар, значит, ты конченый человек?

— Мы были неправы, что не предупредили тебя. Это верно. Но сегодня у нас нет собрания.

Бедный Ба Дедуш! У феллахов не было собрания в этот день; они попросту решили увидеться, чтобы договориться насчет более важной встречи.

В груди Ба Дедуша горел тот же огонь, что и у всех остальных. Предпринять что-нибудь… Этим желанием были проникнуты его мысли, он бессознательно руководствовался им в своих поступках. К чему жить, если жизнь проходит зря! В каждой груди, казалось, звучало слово протеста, одно лишь оно, живое, сильное.

VII

Феллахи беседовали уже некоторое время, когда появился и Кара Али. Собравшиеся все до единого были ему знакомы.

— Знаешь ли ты, кто такой Хамид Сарадж? — спросил он у Бен-Салема Адда.

«А тебе что до этого?» — захотелось спросить каждому из присутствующих.

Кара Али бросил свой вопрос, как камень в воду. Не считаясь с тем, о чем говорили до его прихода. Не боясь помешать феллахам.

Одним словом, он ничуть не постеснялся и повел себя так, словно это было его право; внутренний голос нашептывал ему: «Твое право! Пусть феллахи отвечают!»

Тут случилось нечто неожиданное. Али-бен-Рабах ответил ему вместо Бен-Салема Адда:

— Нам нечего тебе сказать, господин Кара.

Если не видеть в этих словах злого умысла, они могли показаться вполне учтивыми.

Бесновавшийся в его голове чертенок рассвирепел, и Кара подумал: «Ты мне отвечаешь холодным, резким тоном, грубиян! У тебя еще молоко на губах не обсохло». И далее: «Мне неизвестно, от какой суки ты родился, но я знаю твоего отца: он — негодяй! Надо думать, твоя мать — потаскуха. Сестра твоего отца и сестра твоей матери тоже потаскухи. Что за проклятое отродье вся эта семейка!»

Кара их поставит на место. Дайте феллаху палец, и он вам отхватит всю руку. Но с Кара — легче на поворотах! Он вам не чета. Хоть Кара и крестьянин, но не по происхождению: он горожанин, ставший крестьянином, как и другие земледельцы из Верхнего Бни-Бублена. «Тогда как эти арабы-горцы, — думал он, — пришли из пустыни или черт их знает откуда! Они обчищаются о камни, вместо того чтобы мыться, как все честные мусульмане…»

У людей, стоявших перед ним, был действительно вид, цвет и даже запах породившей их земли. От верхушки тюрбана до кончиков башмаков из дубленой кожи чистыми у них были только глаза, не имевшие возраста, как и горные ручьи.

До поры до времени они не хотели быть невежливыми, ибо разговор их интересовал.

— Мы не обязаны тебе отвечать, господин Кара, — повторил еще раз Али-бен-Рабах громким и ясным голосом.

— Значит, ты что-то знаешь? — И Кара Али, крестьянин из Верхнего Бни-Бублена, вздохнул: — Да… ты должен знать. Он часто здесь бывает.

Он говорил один, остальные молчали.

— И ты и все другие облепляете его, как мухи, когда он приходит. Видели вас с ним. Всех вас, сколько ни на есть! Да еще у вас дома!

— Если мы и знаем что-нибудь, — согласился Али-бен-Рабах, — то не к тебе придем об этом говорить.