«•
Можно применить эти градации к экранным формам (особенно интересным будут данные по личному приобщению к творчеству в этой сфере).
Но есть и другие аспекты общения с искусством – оно выступает как импульс для личностной эмоционально-интеллектуальной активности, будит (или гасит) мыслительные процессы, рождает суждения, способствует мировоззренческому самоопределению человека, тонизирует, вдохновляет, раздражает, одним словом, меняет эмоциональное и, шире, душевное состояние человека, настраивает на определенный лад, меняет восприятие внешнего мира и активно участвует в развитии духовного мира индивида (или же притупляет, тормозит развитие). Искусство в целом, в том числе экранные искусства, участвуют в создании культурного ландшафта эпохи. Рекреакционные мотивации же у одного и того же человека бывают синтезированы со многими другими сторонами взаимодействия человека с искусством, неотделимы от духовной работы, которую производит индивид, выбирая произведение для просмотра, организуя доступ к нему, воспринимая произведение, помещая все это в контекст прочей деятельности. Общение с искусством происходит у всех по-разному, однако с характерными типичными нюансами для определенных социально-культурных человеческих общностей, в определенные исторические периоды. И рассмотрение этих слабо поддающихся точной науке аспектов общения человека с искусством как раз видится задачами антропологии медиа.
Кроме того, случается, что безапелляционные утверждения, вроде бы опирающиеся на точные данные, сильно расходятся с личным знанием о тех или иных тенденциях в общественной жизни искусства. В последний период я убедилась в этом еще раз, прочитав многостраничную историю кинопроката в России, в которой было написано, что «большинство городских кинотеатров демонстрировали фильмы по 14—15 часов в сутки (7—8 киносеансов). Причем, в основном это были „кассовые“ зарубежные картины, выдаваемые в отчетных документах за советские… Зарубежные боевики, бывало, неделями не сходили с экрана… но в официальных отчетах этим фильмам отводился минимум экрано-часов. А число зрителей, их посмотревших, переписывалось на советские фильмы. Руководство кинематографии прекрасно об этом знало, но лицемерно закрывало глаза» [211]. Не берусь выступать экспертом документации кинопроката. Но знаю точно по своему личному опыту заядлого киномана с раннего возраста – зарубежные фильмы представляли высокую ценность и в середине 1970-х, и позднее, за ними охотились по кинотеатрам Москвы и не всегда находили то, что можно счесть зарубежным развлекательным фильмом. Их было мало, билеты на такие картины были в дефиците, за ними приходилось выстаивать длинные очереди. Когда я цитирую версию «засилья зарубежного фильма» в советских кинотеатрах интервьюируемым россиянам среднего и старшего возраста, то есть тем, кто застал советский прокат, эта версия вызывает недоумение.
Это я к тому, что далеко не всегда предпринимаемые обобщения, отображенные в научной литературе, совпадают с индивидуальным восприятием. И будет не лишним достраивание картины медиасреды конкретикой индивидуального взгляда и интерпретации.
Не менее показательным было мое знакомство с весьма содержательным социологическим исследованием Эдуардо Торреса о телевидении в повседневной жизни португальцев [212]. О самом португальском телевидении из этой статьи я узнала не много. А множество таблиц со статистическими данными представили португальскую аудиторию в некоторых проявлениях похожей на отечественную аудиторию начала 2000-х гг. Наиболее содержательными у Торреса и позволяющими «увидеть» взаимоотношения португальцев со своим ТВ были выдержки из отдельных интервью с представителями различных сегментов португальской телеаудитории.