И хотя социальная жизнь в позднем советском обществе многими воспринималась как периоды от одного до другого получения зарплаты («жили от получки до получки» – традиционная фраза из воспоминаний советских граждан), отгула или отпуска, параллельно развивалась тенденция воспринимать свое течение жизни как перерывы между появлением интересующих телевизионных произведений.
По свидетельству Геннадия Д., театрального осветителя (1967 г.р.): «Нового года я всегда ждал потому, что ждал „Мелодий и ритмов зарубежной эстрады“. Их всегда давали очень поздно в Новогоднюю ночь и иногда еще когда-то, в какой-то непонятный день, который, как мне потом объяснили, был Пасхой. Но всегда был страх и еще слухи ходили, что вдруг отменят эту программу, и тогда будет полный облом и весь Новый год к чертям собачьим…» [221]
Некоторые представители детской аудитории жили от «Будильника» до «Будильника». Некоторые постоянно ждали нового выпуска «В гостях у сказки». Любители кино и непринужденных бесед ждали «Кинопанораму».
«Кабачок 13 стульев» (1966—1980), реж. Спартак Мишулин, Георгий Зелинский, Надежда Марусалова
Телевизионным праздничным периодом оказывалась трансляция Олимпийских игр и/или соревнований по фигурному катанию. Многодневные телетрансляции фигурного катания являли собой особый культовый вид экранного продукта. Причем, он пользовался если не всенародной любовью, то общенациональным интересом. Многие советские граждане просто любовались красивым движением в легких облегающих костюмах. В целом ледовые шоу представляли именно то, чего так не хватало – хорошо сделанное зрелищ, предельно далекое от советской идеологии и самого требования быть идеологичным. Кроме того, по свидетельству А. М. Петрушанской, в качестве музыки для номеров фигурного катания иногда разрешалось использовать те мелодии современной зарубежной музыки, которые более не разрешались нигде в тогдашнем советском пространстве.
Технические параметры выступления, виртуозное движение на льду оказывались самой важной составляющей. Прямым политическим нарративам места не находилось. Кроме того, нигде не происходило столь активного, хотя и негласного, прославления красоты человеческого тела и красивой одежды, синтезирующей в себе спортивный и танцевальный элементы. И пока талантливый балетный критик Вадим Гаевский писал большую статью в журнале «Театр» о сущности фигурного катания, народ много вечеров подряд неотрывно смотрел ледовые выступления, интуитивно ощущая, что это уникальный жанр – своего рода спортивно-танцевальный сериал, утверждающий внесоветскую идеологию визуализированного, раскрепощенного тела. В рамках фигурного катания оказывалось не зазорно облачать тело в облегающие и даже эротичные одежды. А в движения фигуристов, казалось, аудитория коллективно вчитывала свою жажду личной виртуозности и свободы «скольжения» по социальному пространству, полному пока советских нормативов.
Другие слушали как музыку иностранную речь официальных объявлений и ту внутрикадровую иностранную речь, которая прорывалась сквозь русскоязычные комментарии. Нам, советским школьникам, нравилось все, в том числе, когда показывают лица иностранцев, жующих жевательную резинку. Мы потом в школе отмечали, что их никто за это не осуждает в отличие от нас, для которых жевательная резинка практически запрещена. «Но раз их показывают по нашему телевизору и не говорят при этом, какие они плохие, значит, ничего такого нет в том, чтобы иногда взять в рот жвачку. А иначе где равенство?» – говорила одна моя одноклассница.