Большой формат: экранная культура в эпоху трансмедийности. Часть 1

Именно финалы сериалов вновь напоминают о давних проблемах завершения опер на трагические мифологические и библейские сюжеты. Как и оперный жанр, изначально сериал служил целям развлечения и отвлечения от нелегкой реальности, потому прежде большинству бывали свойственны Lieto fine: «счастливые» разрешения конфликтов. Экранной массовой, как и оперной продукции (сравнимой с индустрией, c конца XVII – XVIII вв.) более свойствен утешительный конец. Причины того – «дело житейское», потому в литературе встречаются разнообразные размышления и сопоставления сериалов с темой «ностальгии» (в западном понимании – чувства грусти и тоски) [167]. Исследователи, нередко применяя стратегии психологии, антропологии, социологические и психоаналитические методы, анализируют массовое увлечение этой создающей «иллюзорную реальность» продукцией, трактуя явление, в основном, как следствие потакания «возрасту и периоду разочарования» [168].

Нередок амбивалентный бонус приверженцам сериала, который бывает и в музыке. Это многоступенчатый финал, дополнительный раздел экранного цикла, когда после одного завершения следует второе завершение – многозначительная или бойкая, но обязательно утешительная кода. Решенная в жанре moralité, с нравоучением, она подобна завершениям опер «Дон Жуан» Моцарта и «Похождения повесы» Стравинского. Словно один финал дает драматический срез разочаровывающей реальности, а другое, самое последнее завершение, согласно приоритетам многих массовых жанров, – иллюзию и радость прекрасного завершения, очаровывающей надежды на то, что «всё будет хорошо».

Чаще всего именно «посредственным» сериалам свойственны умильные резюме. Так, в «Месте, что домом зовется», сохраненная семья героев тихо ликует на фоне освещенной солнцем вечности панорамы Иерусалима, хотя все они родом из Австралии (при создании сериалов нередко преследуются социально-этические цели, подчас довольно топорно, но последовательно).

Однако, бывают исключения из преобладающих штампованных случаев lieto fine, с его чудесным, сказочным, нередко стремительным до смехотворности, поспешно-утешительным восстановлением высшей справедливости. Эти исключения нередко сигнализируют о хорошем качестве сериальной продукции. Таков, например, «взлет» над живой реальностью, в некоем надмирном самолете героев сериала «LOST». Даже в протяженных циклах, подчас неоконченных, как «Моцарт в джунглях», где по законам жанра драмкомеди влюбленные в финале сезона должны воссоединиться, – они с печалью расстаются. А в «Игре престолов» финал последней серии 5-го сезона оставляет прирученного к миру сериала зрителя с раной в сердце (ведь словно безнадежно погибает лучший герой, Джон Сноу) и огромной тревогой о судьбах не только экранного человечества. Прообраз такого итога повествования – завершение основанного на творческом преображении скандинавской и немецкой мифологий цикл Вагнера, когда погибают главные герои. Лишенные утешительной сладости, некоторые сериалы (исследователь называет их «Alternative» Serial Drama) все более отдаляются от массовой «индустриальной» продукции, от типологии восприятия развлекающегося зрителя, устремляясь к высокому искусству в его горестной, правдивой безыскусности [169].

«Игра престолов» (с 2011 г.), реж. Нил Маршалл, Алан Тейлор и др.

Сериальная структура насыщается противоречиями и откровениями артхауса, всё более завоевывая аудиторию.

Но нужны ли массовому зрителю подобные альтернативы?

Ведь постиндустриальное общество обрастает все более разветвленной и мощной индустрией экранных развлечений и обязанностей, которые, естественно, особенно густым потоком изливаются в выходные и праздничные дни. Наряду с праздничными, спортивными и поучительно-политическими передачами, они образуют и систему многих «покрывал» ритуальных ритмов телевидения [170]. А выйдя за эти рамки в мир разнофункциональных экранов, они наполнили сознание зрителей многообразными срезами действительности, от подобия компьютерным играм, от «реализма» и «мифологичности» до контента, близкого сообществу «Второй Реальности».

Что ныне спорить с давними исследователями массмедиа – в основном, относящимися к франкфурктской школе (как Теодор Адорно), которых Умберто Эко называл «апокалиптическими»? Считая сочетание «культурное телевидение» оксюмороном, – ибо продукт ТВ того времени, далекий от реальности, чаще убогий по замыслам, затронутым в нем ценностям и языку, – «апокалиптики» убедительно доказывали что он рождал публику пассивную и некритичную. Иные исследователи, особенно в СССР, выискивали в телепродукции метафоры, намеки, скрытые смыслы и возможности для интересной интерпретации и расширения знаний.