– Никогда не знаю, что тут отвечать. – Я пожала ему руку. – Вы используете слово «мило»? Ничего, если будет «мило»?
– Теперь, когда вы ткнули, я сам толком не знаю. Может, просто скажете, что хотите.
Он провел меня в огромную комнату, одна стена которой полностью открывалась в сад. Я и прежде видела подобные дома. С одного боку доты с бойницами, а с другого – сплошная открытость и невинность, впускающая целое небо, целую долину, словно коркой, покрытую городом. Гигантские стеклянные двери были вдвинуты в стены, так что Редвуду не приходилось иметь дело с таким неповоротливым и дезорганизующим сооружением, как окна.
– Ядрено, – сказала я. – Вот, пожалуй, что я отвечу.
Сегодня утром Августина использовала данное слово, описывая интонацию какого-то человека по связям с общественностью, и я испытала легкое волнение удовольствия.
– Но в каком значении?
– Во всех. Потому-то слово и хорошее. Все его значения перекликаются.
– Ах! Да. Понимаю. Острое блюдо, особенная женщина, свежий утренний воздух. Очень неплохо.
– А ваш вариант?
Он подумал:
– Я зайду с «может статься».
– Почему?
– Забавно и отражает неопределенность, являющуюся моим основным состоянием. Или так, или «быть может».
По комнате с низкими диванами и огромным плазменным экраном, мимо блестящего черного рояля мы прошли в патио. Четыре шезлонга стояли рядком у бассейна, за которым открывалась большая плоская плата Лос-Анджелеса, растворяющаяся в бледной дымке.
– Крутой дом, – сказала я.
– Спасибо. Снимаю, пока не решил, хочу ли переехать сюда. Здесь мне ничего не принадлежит. – Он посмотрел на нечеткий горизонт. – Я понимаю, насколько самоочевидно, но все же испытываю потребность заметить: распластавшаяся картина реально умопомрачительна. Особенно с воздуха. Вы смотрите в иллюминаторы, когда летаете?
– Временами.
– Можно увидеть невероятное. Например, однажды я летел в Европу, вышел пилот и сообщил, что слева как раз гаснет северное сияние. Так почти никто не потрудился поднять шторку! Какая-то ущербность, никто ни на что не смотрит.
– Я никогда не видела северное сияние.
– Но разве вы бы не посмотрели? Оно сумасшедшее. Полосы зеленого, точно как вы себе представляете, но гамма вынесла мне мозг, все меняется с бешеной скоростью, притом что изменений толком не видно. Однажды мне попалось стихотворение, где полярное сияние сравнивалось с луной, развесившей шелковое белье. А в другом называлось светом светлячков. Мне нравится.
Его серьезность выбила меня из колеи. Кто нынче говорит о поэзии?
– Я один раз была в пещере светлячков, – сказала я.
– Что значит пещера светлячков?
– То и значит. Пещера, где на потолке живут светлячки. Темно, хоть глаз выколи, а светлячки действительно кажутся звездами, хоть всего-навсего личинки. Там, куда я попала, текла вода – может, там и должна быть вода, не знаю, – светлячки отражались, и вас со всех сторон окружали точечки белого света.
– Что это? – спросил Алексей, когда мы плыли по пещере. – Может, мы умерли? И просто не знаем?
– Полагаю, мы ничего не знаем, – ответила я. – В принципе.
– Да, и хотим думать, что жизнь и смерть сменяют друг друга. Но тут здорово. Ужасно здорово.
Вся история, разумеется, была немыслима с самого начала, но, думая о нем, я все еще испытываю глупое чувство утраты. Кому-то нужна длительная влюбленность, которая потом становится настоящей любовью, а потом разочарованием и скукой. Мне выпало только холодное, внеземное свечение дня и вечер, когда я смотрела в лицо человека и говорила:
– Да, точно, я отлично тебя понимаю.
– Мне бы хотелось как-нибудь посмотреть, – отреагировал Редвуд на светлячков. – Пойдемте-ка на кухню. Мне кое-что еще нужно сделать, а потом поедим.
– Вы готовили?
– Салат. Я его собрал.
Большие раздвижные кухонные двери были открыты на патио; в беседке, увитой глицинией, он накрыл стол на двоих и взялся мешать соус.
– Простите, теперь до меня дошло. Я действительно не подумал, что мое приглашение может быть воспринято как свидание. Надеюсь, вы не испытываете неловкости. Я только хотел поболтать с вами без свидетелей.
– А если мы выпьем по бокалу вина, это будет воспринято как нечто большее, чем свидание, или как нечто меньшее?
– Кому какая разница?
Он открыл дверь холодильника из нержавеющей стали, огромную, тяжелую, как у банковского сейфа, достал бутылку и налил два бокала. У него оказались неожиданно элегантные руки, с длинными, ловкими пальцами. Мы чокнулись.
– Будем здоровы. Вы ведь прочли книгу Мэриен, верно? Не разбивайте мне сердце, не говорите, что прочитали только сценарий.
– Конечно, прочла, – сказала я, как будто мне даже в голову не пришло ее не прочесть, как будто я читала все книги «Архангела», а не только первую, как на самом деле. – Я читала ее еще раньше, в детстве, в общем-то случайно. – Сообразив, что вползаю в разговор о родителях, я добавила: – Я прочла и книгу вашей мамы.