Большой круг

– И что вы думаете? – Прежде чем я успела ответить что-нибудь туманно-льстивое, Редвуд предупредил: – Я знаю, не самое лучшее из написанного человечеством. Думаю, я должен сказать. Не хочу, чтобы вы пришли к выводу, будто я считаю ее шедевром.

– Хорошо.

– Довольно уклончиво. Так что же?

Я посмотрела на него поверх края бокала:

– Так ничего же.

– Да ладно, скажите. Я не собираюсь оборонять мамину книгу. Она бы стала, честно вас предупреждаю, но я нет.

Я подозревала ловушку, но все-таки ответила. Мне показалось, сказала я, что голос книги, личность Мэриен, вылепленная его матерью, не вполне совпадает с голосом книги самой Мэриен, с ней самой, как-то так.

«Я знала только, что принадлежу небу, – писала Кэрол Файфер от лица Мэриен, – и знала это всегда».

И в следующей главе: «Я знала только, что ни один мужчина никогда не будет обладать мной, и знала это всегда».

А в своем журнале, сидя там, где сейчас Намибия, Мэриен писала: «Мне хотелось бы думать, я запомню эту особенную луну, видную сегодня ночью под особенным углом с этого балкона, но если забуду, то никогда не узнаю, что забыла, такова природа забвения. Я так много забыла – почти все виденное. Пережитое затопляет нас огромными волнами. Память – капелька, уловленная в бутылку, концентрированная, соленая, ничего общего не имеющая со свежим изобилием, от которого отделена».

По моему мнению, пытаясь попасть в Мэриен, начала я, Кэрол несколько промахнулась. В книге чувствуется желание, попытка заставить Мэриен стать чем-то – кем-то – более знакомым, более нормальным, чем на самом деле.

Редвуд покивал, почти печально: да, он меня понимает.

– Книга пытается прогнуть Мэриен, сделать ее более – ненавижу это слово – более внятной, но в конечном счете искажает.

– Именно.

Не раз, читая книгу Кэрол, я вспоминала наши с Оливером жизнеописания, написанные фанатами, ощущение кукольного домика, чей строитель схватил нас так крепко, что недолго и переломиться. «Я очень тебя любю».

Редвуд сильно выдохнул:

– У моей матери сильная тяга к порядку. Она не религиозна, но по-прежнему считает, будто все происходящее имеет причину. В разгар ядерной войны она скажет вам, что все будет хорошо. Она оптимистка, и прекрасно, но в ней, увы, не осталось ничего от реалиста. По-моему, она уже не помнит, какие фрагменты книги выдумала. В любом случае я принял решение поддержать ее. Захватите вино?

Он взял салат. Я вышла за ним на улицу.

– Кажется, вы близки.

– Она мой добрый родитель. Они с отцом развелись, когда мне было шесть, и мы с ней всегда держались как бы одной командой. Он уже умер.

– Мне жаль.

Мы сели. Редвуд положил матерчатые салфетки, поставил мисочку крупной соли с ложечкой и графин воды со льдом.

– Все нормально. Я его ненавидел, насколько можно вообще ненавидеть родителя.

– И все-таки мне жаль.

– Спасибо. Сейчас, когда мне не нужно с ним взаимодействовать, я ненавижу его меньше.

– Как все сложно.

– Не знаю. Иногда все просто.

Редвуд рассказал, что его отец, завюротделом одной химической компании, ответвления «Либерти ойл», проводил свои дни, отбивая иски заболевших раком рабочих, городов с отравленными грунтовыми водами, химиков, у которых украли открытия, экологических групп, переживающих за воздух, воду, лягушек и птиц. Затем, подав лишний пример случайной, внезапной смерти, из тех, что создают иллюзию космической справедливости, в сорок шесть лет упал замертво в результате мозговой аневризмы.

– Мои родители погибли, когда мне было два, – сказала я. – Авария небольшого самолета.

– Я знаю. Интернет.

– Конечно.

– Мне тоже жаль.

– Все в порядке. Я их не знала.

– Поэтому-то мне и жаль.

– Похоже, мы выруливаем на базар про покойных родителей. Вау.

Он, жуя, улыбнулся, с прищуром, и что-то в его взгляде, что-то скептическое и веселое, навело меня на мысль, а вдруг он не такой уж и лох, как мы все решили.

– К светским разговорам перейдем за десертом. А кстати, трудно было отрезать все свои волосы?

В парикмахерской я смотрела в зеркало, как поджигатель смотрит на догорающий дом. Я провела рукой по голове:

– Облегчение. Я чувствую себя легче.

– Может, мне тоже постричься.

Я пригнула голову и внимательно на него посмотрела.

– Пока не надо. – Он улыбнулся. – Так если вы – может статься – неопределенно относитесь к книге мамы, то почему просто не заказали братьям Дей адаптировать книгу Мэриен?

Он поморщился:

– Да в общем-то при прочих равных я бы так и сделал, но мне не хотелось ранить мамины чувства.

Мэриен – их общая страсть, сказал он. Кэрол читала ему в детстве журнал Мэриен. Отец подарил ей книгу, когда они еще встречались, и Редвуд не исключал, что она отчасти и вышла за него, влюбившись в образ Матильды Файфер, семейные связи, семейную легенду.

– Мне думается, она хотела стать частью истории. Ну, истории «Джозефины Этерны», Мэриен и всей ерунды про промышленных магнатов. Но та история закончилась, и она очутилась совсем в другой, не шибко величественной.