Большой круг

После этого она прикована к земле, где воздух густой и тяжелый, а ее движения вялые. Баркли совокупляется с ней мрачно, каждый день. Вряд ли он причиняет Мэриен страдания из ненависти. Скорее считает, беременность станет своего рода исцелением и бесповоротно, немедленно превратит ее в женщину, которой она, по его мнению, должна быть, докажет его изначальную правоту. Баркли считает, она будет любить его за правоту. Иногда он в бешенстве кричит на нее, что она «лежит, как труп, чтобы заставить меня чувствовать себя виноватым». Твердит, что она была с другими мужчинами, намекает на Калеба, на любовников, рассыпанных по всей Канаде, как его запасы спиртного. Учится хватать Мэриен за запястья, уклоняясь от ее ударов. Нутро Мэриен, ее «я», некогда одухотворяемое целью, опустело, стало инертным, жутким, будто она рак-отшельник, по ошибке вместо панциря избавившийся от существа внутри. Тело становится жестким, костлявым, истончается, как никогда прежде. Баркли тяжело давит на нее: воздух тяжело давит на нее; тяжесть и давление постоянны, неизменны.

Она все еще не беременна.

– Я ведьма, – говорит она Баркли, когда он требует, чтобы она рассказала ему свои хитрости.

Она видит, что он почти верит ей – наперекор разуму.

Забирая Джейми в Ванкувер, Мэриен велела ему отправлять письма в почтовое отделение города, куда могла заезжать между полетами. Но теперь, поскольку она не летает, она не может получить письма, писать брату тоже не осмеливается. Она не хочет, чтобы Баркли знал, где Джейми.

Как-то осенью она гуляет далеко от дома. Облака круглых золотых листьев мерцают на осинах, как застывший дождик из монет. Свист, тонкий и резкий. По лесу, по мерцанию неторопливо идет Калеб. Он как всегда: заплетенные в косу волосы болтаются на спине, из-за плеча выглядывает приклад ружья. Он в хорошем настроении, сияет, уверенный в ее любви. До нее резко доходит, как же она одинока.

Она обхватывает его за пояс. Он кладет ей руку на затылок. Мэриен понимает, что бывший парикмахер заметил ее клочковатые волосы. Баркли хотел, чтобы она отрастила волосы; она стрижет их сама, скверно, швейными ножницами матушки Маккуин.

Она бормочет в грудь Калебу: «Что ты здесь делаешь? Как ты здесь? Зачем ты здесь?»

– Джейми сказал, он ничего о тебе не слышал.

– Я не писала. Не могла. Как он?

– Вроде лучше. Рисует. По-моему, спит с хозяйкой. Вот. Смотри сама. – Из внутреннего кармана куртки он достает письмо. – Я всего лишь гонец.

– Ты же не шел всю дорогу от Миссулы?

– Не всю, но, может быть, вы с Джейми могли бы приискать более удобный способ коммуникации. Я слыхал, есть такая штука, как почтовые отправления.

– Осторожнее, тебя не должны увидеть. Серьезно, Калеб. Никто. Баркли не понравится. Он уже отобрал у меня аэроплан.

– Он тебя запер.

– Ты видишь на мне цепи? – Она не понимает, почему ей вдруг вздумалось защищать Баркли. – Это не навсегда.

– Навсегда, если ты не оставишь его.

– Он остынет.

– Я тоже думал, моя мать исправится, – мягко говорит Калеб.

– Тут другое. – Она смотрит по сторонам, проверяя, нет ли за деревьями шпионов. – Мне жаль, что тебе пришлось столько пройти просто из-за письма.

– Не только из-за письма. Хотел тебя увидеть. Беспокоился. – Он всматривается в нее: – Ты слишком худая.

Своим беспокойством он нарушает данное ей обещание, оскорбляет ее здравый смысл, понимание происходящего, и она ощетинивается, но затем успокаивается, отдавая себе отчет, что у него имелись на то все основания.

– Я все время странствую, – продолжает Калеб. – Не так уж трудно было прийти сюда.

– Завидую твоим странствиям.

– Тогда давай со мной. Уходи.

У нее нет причин не уйти, кроме невозможности.

– Если я удеру тайком, буду чувствовать себя трусихой.

– Мэриен.

– Мне нужно, чтобы он меня отпустил.

– Он никогда тебя не отпустит.

– А так ничего никогда не разрешится. Мне нужен настоящий конец, своего рода соглашение. Я не могу испытывать чувство, будто я ему что-то должна.

– Ты считаешь, он не знает, как заставить тебя всегда думать, что ты ему должна? Ваш брак для него состязание, и, отпустив тебя, он проиграет.

Ее заливает жар. Она уже не может отличить страх от негодования.

– Пожалуйста, не спорь. Я не перенесу.

Калеб покоряется:

– Хотя бы прочти письмо. Я купил карандаш и бумагу, так что сможешь ответить. – Кривая улыбка: – Можешь считать, у меня нет занятий приятней, чем быть твоим личным курьером.

* * *