Артиста арестовали, но в тюрьме он провел только три дня. Его коллеги подписали петицию, где утверждалось, что танцовщик невиновен. После освобождения «междоусобная война» возобновилась. Луначарский, которого члены труппы уже перестали считать конгениальным большевиком, дополнил дело Кузнецова в ЧК выдумками о подпольном борделе, алкоголизме и «морально сомнительном прошлом»[449]
. Нарком сообщил руководству секретной полиции, что в Большом «процветает предательская демагогичная агитация», ею занимается «честолюбивая группа сомнительных личностей, желающих попасть в директорат». Он указал на Владимира как на преступника, совершившего «серию явных криминальных актов», в том числе призывавшего коллектив требовать улучшения рациона питания и побуждавшего певцов и танцовщиков «срывать представления и закрыть театр». «В результате моей личной встречи с Кузнецовым, — продолжил Луначарский, — стало очевидно, что этот человек хочет проложить для себя путь к высшим позициям в театре и не остановит разрушительную кампанию, если не устранить его максимально жестко. В свете чего я прошу Московскую ЧК немедленно его арестовать. Это успокоит волнения и приведет расследуемое дело к должному завершению»[450]. Артист обвинял чопорную Малиновскую в своем низвержении, вовсе не подозревая о вмешательстве Луначарского, а нарком испытывал к нему сильнейшую личную ненависть.Кузнецова вынудили покинуть Большой после сезона 1920–1921 гг. В деле, заведенном ЧК, он характеризовался как «подозрительный элемент» и был лишен права работать в государственных театрах[451]
. Владимиру исполнилось 42 года (пенсионный возраст для танцовщика), но за него голосовал не только балетный союз, но и объединенный союз всех артистов театра, потому технически он имел право работать до преклонного возраста. Тем не менее Луначарский изгнал его и проинструктировал всех, что можно вздохнуть с облегчением, ведь подрывного демагога среди них больше нет. Кузнецов восстановился после этого удара. Он находил работу в советских культурных организациях и кабаре, где давал танцевальные уроки, и в середине 1920-х инсценировал шутливую постановку о мифических сатирах под названием «Из-за ужасной нехватки жилья танцовщик, его новая супруга, первая жена и ее кавалер делили коммунальную квартиру. Их нервы были на пределе, напряжение в шведской семейке нарастало. Кузнецов по глупости принес домой эмигрантские газеты и даже зачитывал вслух избранные пассажи в пределах слышимости его бывшей жены. Она и ее любовник донесли на Владимира в ЧК, и мужчину арестовали за хранение антиправительственных материалов. Наверное, тюремщики были добросердечными людьми, потому что после двух месяцев допросов артисту позволили сослаться на незнание законов и политических перипетий. Его приговор оказался достаточно снисходительным. Кузнецову запретили жить в Москве и любом из других пяти крупных городов России. Десять лет он прожил в родном городе Малиновской, Нижнем Новгороде, а потом его арестовали в третий и последний раз. Он говорил в присутствии директора Дворца культуры о том, что советская культура проигрывает той, что существовала во времена его молодости. Шел 1938 год, апогей сталинских чисток, Большого террора. Кузнецова обвинили в контрреволюционной деятельности по статье 58 советского Уголовного кодекса и сослали в лагерь в Томске. Он умер в 1940 году.