Бонус Дамиена

Сложно такое представить.

– Поэтому береги себя, ты ведь единственный, кто нас защитит…

– Я буду, обещаю тебе, что буду, – заверяю, стараясь звучать как можно более уверенно, а главное спокойно.

– Пойди сейчас поспи, ты ведь сутки в перелётах! Давай скорее! Ещё и сексом этим дурацким занимались, а нужно было уложить тебя отдыхать! Господи, какая же я глупая!

– Вовсе не глупая, – смеюсь с облегчением. – Сейчас пойду лягу, эта смена часовых поясов то ещё развлечение… но! Секс – это святое, не вздумай покушаться на моё главное в жизни удовольствие – любить тебя!

– Да ну тебя! – смеётся сквозь слёзы.

8

Eliza Shaddad x Turtle – Driftwood (Travis Cover)

Я тону в тёмной ледяной воде, жестокие волны терзают моё тело своей силой, а душу… не страхом, нет – сожалениями. И эта пытка кажется бесконечной. Спустя время, похожее на вечность, затихает ветер, вода делается спокойнее, меняется её цвет с чёрного на лазурный, и очень скоро я обнаруживаю себя уже не в океане, а в реке, и воды у неё розовые, тёплые, ласковые. Я расслабляюсь и дрейфую, пока внезапно не осознаю, что вода вокруг и не вода вовсе, а облако – нежное, пушистое облако. Розовый и зелёный.

Это глаза, они смотрят на меня и ждут. Мы оба знаем чего.

– Кажется, именно тебя я ждал всю свою жизнь?

Взгляд её зелёных глаз пронзителен, но мягок.

– Прости, что называл тебя сыном… – совершаю первую попытку.

И вот теперь проявляется детское лицо, губы, так похожие на Евины, кротко улыбаются, но это не просто улыбка, это благословение, и я ощущаю его так полно, как только могу.

– Прости за то, что не уберёг тебя, не защитил твою жизнь! – произношу, наконец, то, что вот уже годы камнем тянет мою душу ко дну.

Она улыбается ещё шире и теплее, и от её улыбки мне делается так свободно и так легко, словно она исцеляет меня самым древним способом – прощением.

– Лав… Лав! Лав! Я люблю тебя, моя Лав!

В её улыбке я растворяюсь и ощущаю, как тяжесть вины отпускает меня, оставляет свободным и открытым жизни, радости, счастью.

Я так и не смог пережить «знание». Ева теперь цветёт, и меня утешает надежда, что не последнюю роль в этом цветении сыграли мои усилия. Но главное условие её душевного спокойствия заключается в том, что она отпустила нашу Лав. Думаю, уверен даже, все дело в титанической работе её души: боль, которую она сумела вынести, очистила её и дала внутреннее позволение жить и быть счастливой.

Не могу сказать, что я несчастлив – это не так, и моё счастье каждую ночь в прямом смысле с силой сжимают мои руки. Но в груди пробоина, заделать которую не удастся до самой моей смерти. Это была не просто гибель ребёнка, это мой крест, моя фатальная ошибка. Я ведь чувствовал, даже где-то на подсознательном уровне знал, что происходит. Но так самозабвенно хотел угодить обществу и собственным амбициям, что заглушил сердце и забыл о главном – о своём долге. Была мысль: «Я ведь в том состоянии не озаботился контрацепцией, а что, если беременность?».

Разумный вопрос, не так ли?

Разумный, но если твоя душа протухла, всегда найдётся утешительный для совести ответ: «Она теперь взрослая женщина, наверняка принимает таблетки. Или уколы. А если вдруг беременность – она сама мне позвонит.»

И она звонила. Только трубку взял не я, но этот вариант развития событий не был выгоден моей сморщенной совести.

И я сам себе задаю вопрос: а любил ли я её, если оказался на такое способен? Ответ: любил. Просто мудаки тоже способны на чувства, но от этого не перестают быть мудаками.

Теперь уже ничего не сделаешь. А я пытаюсь: люблю Еву, люблю детей, и этой любовью, иногда переходящей границы, надеюсь вымолить у Лав прощения.