Бонус Дамиена

Я перевожу взгляд с её забавного в своей грозности лица на протянутую ко мне руку и вижу в ней предмет. Это очень важный предмет. Важный вообще и для меня в частности.

– Что это? – повторяет, но на этот раз её голос словно сломан – в нём нет мощи, нет экспрессии. В нём страх, и он быстро захватывает новые территории, перекинувшись подобно пожару на вдруг влажно заблестевшие глаза, на болезненно поджатые губы.

Я долго, протяжно и с шумом вздыхаю, стараясь немного оттянуть время, чтобы решить, говорить или нет.

Моя Ева попросила меня о взрослости. И, наверное, она права: пришло время делить с ней не только свои радости, но и проблемы.

Я вынимаю из её руки баночку с таблетками и как можно более оптимистично сдаюсь:

– У меня есть небольшие проблемы с сердцем, Ева.

И несмотря на то, что я обнимаю её, заглядываю в глаза, клоунски выгнув брови, улыбаюсь до ушей, ни одно из этих ухищрений не способно сдержать её слёз.

– Дамиен… – выдыхает с горечью.

– Любимая, это просто небольшие проблемки, ничего серьёзного… – начинаю.

– Ты не сказал мне! Не сказал про инфаркт!

– Микроинфаркт, – опрометчиво поправляю.

Ева прижимает ладони к лицу и начинает рыдать:

– Значит, всё-таки инфаркт…

7

И я понимаю, как глупо прокололся.

– Когда? Когда? – требует между всхлипами.

И я вдруг чувствую потребность сознаться, разделить с ней свою ношу, ведь Ева не просто женщина, с которой я сплю, воспитываю детей и строю планы. Ева – моя жена, мой тыл.

– Когда ты впервые рассказала о Лав. Это было в больнице. Шесть лет назад, любимая. Шесть лет уже прошло.

– Шесть… – неосознанно повторяет. – А лечишься до сих пор?

– Ну, тогда было не до… не до чего. А теперь стало… – я запинаюсь, чтобы не сболтнуть лишнего.

– Стало? Что? – шепчет, а в глазах ужас.

– Ничего не стало, Ева. Ничего серьёзного, пожалуйста, поверь и не плачь. Никакой опасности нет, только профилактика! Неужели ты думаешь, я настолько безответственный? У меня четверо детей и ты! Самое главное, ты! – обнимаю, загребая обеими руками, прижимая к груди!

– Любимая! Моя Е-е-ева!

Но её уже не остановить:

– Господи, господи! Какая же я дура! Зачем? Зачем только сказала тебе? А главное, как!

Ева на грани истерики, а я, продолжая успокаивать её своими поглаживаниями, рублю правду:

– Правильно сказала, правильно. И именно так: без подготовки и без снисхождения. Чтобы прочувствовал.

Ева плачет в свои ладони, с чувством покачивая головой, словно отрицает каждое моё слово.

– Всё ты верно сделала, Ева. Всё верно. И нет ни в чём твоей вины, это моё сердце не выдержало, оплакивая моего ребёнка и твою боль. Но как бы плохо мне ни было, я никогда не познаю всей глубины до конца…

Запинаюсь, потому что эмоции заморозили слова и мысли, остались только рваные клочки:

– Всей бесконечной боли, выпавшей на твои не такие и сильные плечи. Удар за ударом, и самый страшный –  мой эгоизм и моё отсутствие. Я просил у тебя прощения, но не хочу, чтобы ты прощала.

Поцелуи. Десятки лихорадочных, торопливых, искренне жаждущих моей жизни бабочек облепляют мое лицо.

– Ева, любимая моя, я все держу под контролем, опасности нет! – стараюсь успокоить. –  Это всего лишь профилактика…

Но она уже душит меня объятиями, всхлипывая где-то около уха:

– Без тебя нет Опиума… нет его. Ты и земля, и солнце, и воздух, и вода…

Мои веки опускаются сами. Это самое ценное, самое важное, самое искреннее признание в любви, какие я слышал в своей жизни.

– А без Опиума нет меня: ты мое вдохновение, вкус жизни, искры радости. В тебе моё счастье…

– Берги себя, пожалуйста, береги, – просит со слезами.

Затем, отдышавшись, рассказывает:

– Однажды в Costco я видела женщину, которая очень внимательно тебя разглядывала. И мне было больно. Она смотрела не только на тебя, но и на меня, и на детей. Но больше всех её, конечно же, интересовал ты. В её взгляде было немножко восхищения, но больше боли. В её глазах я увидела зависть. Да, она завидовала мне.

– Завидовала в чём? – спрашиваю.

– У меня есть семья – мужчина, дети, а у неё нет. Одиночество – это так страшно, Дамиен! Оно настолько опустошает! Так хочется тепла или хотя бы просто присутствия души, которой ты небезразличен. Но больше всего, конечно, хочется быть любимой, и чтобы твой мужчина заботился о тебе, оберегал, защищал, поддерживал…

Я не знаю, что на это ответить. Я познал одиночество, но оно никогда не показывало мне своё лицо так, как Еве.

– Ты знаешь, мне сегодня приснился сон про войну, – признаётся часто дыша.

– Войну?!

– Да, в моём сне началась война. Страшная! Такая война, которая бывает по всему миру. Все страны в неё вовлечены: и Канада, и Австралия, и Европа. И даже США, а там родители. И я так сильно плачу, так безудержно, так мне больно и так страшно! Но тяжелее всего от мысли, что сейчас и отец, и мать ещё живы, но они так далеко, что не дотянуться, а в сердце ноет понимание, что они неизбежно погибнут. И я не в силах это изменить. Поэтому плачу. И вешаюсь на твою руку с вопросом: «Что теперь будет-то?». А ты серьёзный и собранный, даже решительный, просто обнимаешь меня, и всё проходит, война заканчивается, представляешь?