Борьба за власть на Украине с апреля 1917 года до немецкой оккупации

Городская Дума занялась втихомолку усиленной работой по организации своей обороны и вооружению домовых комитетов, а еврейские демократы, вместе с Бундом, начали организовывать отряды самообороны из еврейского населения. Руководители Городской Думы на одном из конспиративных заседаний провели постановление, что ввиду имеющегося в мирном договоре, предъявленном Германией, требования об уничтожении Советской власти на Украине, Гор. Дума должна взять на себя роль посредника и принять активное участие в наиболее безболезненной ликвидации Советской власти в Киеве. С этой целью тут же была избрана делегация в ЦИК, которая должна была предложить Советскому правительству временно, до прихода германских войск, передать власть Городской Думе и разрешить немедленно выслать делегацию навстречу оккупационным войскам.

Делегация Городской Думы явилась на прием к Народному Секретарю внутренних дел. Бундовец М. Рафес взял на себя роль ходатая и, после длинного предисловия, внес предложение приблизительно следующего содержания: «Ввиду того, что Советская власть по мирному договору должна быть на Украине ликвидирована, мы, общественные деятели, предлагаем Советскому правительству сдать охрану города Городской Думе, которая вышлет свою делегацию навстречу германскому командованию, чтобы не допустить обстрела города». Это предложение вызвало желание немедленно потребовать караул и отправить представителей «общественных деятелей» в Лукьяновку. Но ввиду «бережного» отношения киевлян к Городской Думе пришлось дать ответ, что их предложение будет передано на обсуждение Народного Секретариата.

Народный Секретариат принял постановление, ввиду контрреволюционной деятельности Городской Думы, немедленно арестовать активных деятелей ее. Но на экстренном заседании Комитета с фракцией большевиков Центрального Бюро профсоюзов т. Зарницын выступил от имени Комитета приблизительно со следующим заявлением: киевские руководящие организации считают подобное решение Народного Секретариата недопустимым и требуют отмены его, и противном случае товарищи слагают с себя всю ответственность и никакого участия в работе принимать не будут. Решение об аресте было отклонено.

24 февраля Народный Секретариат опубликовал свое обращение[85] к населению, в котором сообщал, что «близкий и столь желанный мир снова откладывается. Немецкие империалисты, в союзе с украинскими националистами и «на радость русской черной сотне, угрожают вооруженной рукой задавить нашу молодую свободу»… и заканчивал призывом: «За дело, товарищи! Пусть знают банды насильников, что везде на своем пути они встретят самое решительное сопротивление, пусть знают, что лишь через наши трупы войдут они в столицу Украины»…

С каждым часом в городе создавалось все более и более неустойчивое положение. Распоряжения Советских органов почти не проводились в жизнь. Служащие не являлись на работу. Тюремный караул наполовину покинул посты, и арестованные контрреволюционеры и бандиты беспрепятственно покидали места заключения.

Ползущие отовсюду слухи, что к Киеву спешно подходят громадные германские силы, создавали крайнее напряжение в городе и полную неуверенность в завтрашнем дне. И достаточно было самого незначительного повода, как пожар двух вагонов со снарядами на пассажирском вокзале 26 февраля, часов в 12 дня, чтобы по городу моментально разнеслись слухи, будто подошли германские войска и начался обстрел города. Эти сообщения вызвали невероятную панику в городе, которая не замедлила отразиться и на руководящих советских органах.

Президиум Киевского Исполкома Совета Р. и С. Депутатов потребовал точной информации о положении на фронте, но так как точной информации Советское правительство дать не могло – сведения о продвижении германских сил были крайне сбивчивы, – то товарищи поставили вопрос о том, сколько дней Советское правительство может гарантировать пребывание в Киеве.

Созвали экстренное расширенное заседание Народного Секретариата с президиумом ЦИК, президиумом Исполкома и секретариатом Киевского партийного Комитета. Ввиду экстренности созыва, собрание получилось крайне неполное. Вызвали т. Коцюбинского – военного комиссара – и потребовали информации о положении на фронте.

Сообщение т. Коцюбинского[86] сводилось к следующему: