Черчилль и Романовский, представлявшие две дипломатические миссии, предупредили как фадайянов («жертвующих собой» – еще одно название революционных бойцов), так и лидеров бахтиаров, что единственным средством избежать иностранной интервенции явлется немедленное восстановление порядка. Вооруженные демонстрации – это неоправданные мятежи, ведущие лишь к осложнению и без того критической ситуации. Саблин в телеграмме предложил следующие аргументы для восставших: «Ни Россия, ни Англия не угрожают своими советами независимости Персии, они руководствуются исключительно чувством дружбы к своему соседу. Шах восстановил конституцию и подтвердил либеральные избирательные законы. Правительство, которое нельзя упрекнуть в том, что оно вынашивает реакционные планы, подходит к реформам с помощью прочной законодательной базы. Те, кому дорога Персия, должны терпеливо и спокойно ждать нового созыва меджлиса».
Шах был в отчаянии. Баркли и Саблин неоднократно уверяли его, что восстановление конституции сразу же покончит с восстанием и излечит страну. Мохаммад Али упрекал дипломатов: «Я сделал все, что вы мне сказали. Вы видите результаты. Страна в полной анархии, мне открыто угрожают. Теперь я взываю к вашей дружбе».
Баркли и Саблин ответили незадачливому монарху: «Десять месяцев мы убеждали Ваше Величество вернуть стране конституцию. Восемь месяцев вы не обращали внимания на наши советы. Тем временем ваши противники… усилились и вооружились. Оба дипломатических представительства сделали все возможное, чтобы предотвратить этот кризис».
Аудиенция у шаха произвела и на Баркли, и на Саблина тяжелое впечатление. Последний чувствовал себя особенно неловко, поскольку именно из-за русского дипломатического представительства в самом начале обострились отношения шаха с меджлисом. Саблин, конечно, знал, какие советы давал шаху перед своим отъездом Гартвиг. Дело зашло уже слишком далеко, и самое большее, что мог сделать Извольский для верного друга России Мохаммада Али, это дать поручение Бенкендорфу обсудить с Э. Греем вопрос о предоставлении шаху убежища в одной из миссий.
Россия была не против интервенции. Ее войска стояли уже в Тебризе. Особое совещание министерства 3 июля решило, что вторжение в Тегеран фадайянов и бахтиаров может подвергнуть опасности русских жителей и учреждения. Правительство России считало себя морально обязанным защитить их. Извольский писал Бенкендорфу: «Совещание приняло решение немедленно послать отряд, состоящий из одного казачьего полка, одного пехотного батальона и одной батареи, из Баку в Энзели. Этот отряд должен продвинуться не дальше Казвина, обеспечивая сообщение между этим пунктом и Каспийским морем. Дальнейшее продвижение подразделений этого отряда будет зависеть от курса событий и будет иметь место только по команде нашей дипломатической миссии в Тегеране».
Через несколько дней русские войска начали прибывать в Казвин.
Силы гилянских националистов и бахтиаров объединились под Тегераном. После нескольких столкновений они сумели обойти верные шаху войска и 13 июля вошли в столицу. Шах укрылся в летней резиденции русской миссии в нескольких милях к северу от города. Русский поверенный в делах Саблин в депеше так описывает этот эпизод: «Шахская свита прибыла в Зарганде в 8 часов утра. Сам шах с детьми прибыл получасом позже. У меня недостанет красноречия, чтобы описать печальный момент, когда шах, бледный и похудевший, въехал верхом в сад миссии. Я и члены миссии приветствовали его величество, казаки конвоя отдали честь. Шах по-русски сказал страже «Здорово». С видимым волнением шах пожал мне руку и вошел в дом посланника».
К охранявшему шаха эскадрону казаков вскоре присоединились сипаи из британской миссии. Были подняты русский и британский флаги. В течение ночи, пока «покой его величества охраняли казак и сипай», в безопасную русскую миссию из Тегерана в Зарганде были перевезены его сокровища. С драгоценностями и деньгами прибыли слуги шаха, его вассалы и верное войско численностью около пяти сотен человек.
16 июля Мохаммад Али был формально низложен, а шахом провозглашен его двенадцатилетний сын Ахмад-мирза. 18 июля маленький толстый мальчик оставил убежище в русской миссии и под охраной казаков и сипаев уехал в Тегеран, чтобы дать клятву на верность конституции.