Борис Парамонов: А я бы назвал ''День опричника'' утопией, обращенной в прошлое. В этом и заключается философия новой вещи Сорокина: русская история в его презентации – всё та же на всех ее этапах и только разве меняется техническая оснастка той или иной палаческой техники.
Александр Генис: Пыточный инструмент у него зовется ''несмеяной''. И такого очень много. Как Свифт и тот же Оруэлл, но скорее братья Стругацкие, Сорокин смеется над знакомым и выдумывает фантастическое. В его прозе последних лет бродят ''шерстяные оборванцы'', ''мокрые наемники'', ''беспощадные технотроны'' и кокетливые дамы в ''живородящих шубах''. Но все это, как Вы сказали, лишь оттеняет вневременную природу сорокинского вымысла. Спрессовав пять веков истории, он описывает действительность, опущенную в вечность. Органическая жизнь, отлившись в единственно возможную для себя форму, обречена длиться без конца – вернее, пока не кончится нефть.
Борис Парамонов: И в этом гигантская трудность в явлении американского Сорокина. Передать вот этот страшно живой, отнюдь не искусственно-механический синтез русской архаики с новейшей машинерией, дать реалии нынешней, постсоветской уже русской жизни в сюжетной рамке исторического романа из времен, скажем, Ивана Грозного - представляет почти неразрешимую для английского переводчика задачу, с которой столкнулась Джемми Гамбрелл.
Два примера показывают всю условность такой языковой трансформации. Вот этот самый ''мобила'' обозначен в английском тексте как ''мобилов'' - в предположении, что суффикс ''ов'', столь типичный для русских фамилий, что-то объяснит, даст какую-то нужную языковую окраску. Но этот суффикс – ''ов'' – он же к фамилиям русским относится, отнюдь не к названиям предметов. То же самое с автомобилем, на котором разъезжает опричник главный герой книги Андрей Данилович Комяга. У Сорокина он зовется ''мерин'', но это не лошадь, вроде толстовского Холстомера, а ''Мерседес'' – три первые буквы мерина совпадают с тремя ''Мерседеса''. В переводе этот ''мерин''-''Мерседес'' представлен таким же псевдорусским номинативом ''мерседов''.
Великолепный мастер языка, Сорокин вот еще какое блюдо приготовил своим русским читателям (увы, это уж никак не переводимо для англоязычного): он дал синтез русских исторических времен не только по критериям политических институтов или нравов правителей, но наделил своих опричников именами, которые сохраняют как исконное русское звучание, так и все признаки воровских лагерных кликух. Вот как это звучит у Сорокина: ''У ворот восемь наших машин. Потроха здесь, Хруль, Сиволай, Охлоп, Зябель, Нагул и Крепло''.
Главного героя, как уже говорилось, зовут Комяга. Есть еще таможенник Потроха. Есть Вогул, Тягло, Ероха, Самося, Болдохай, Нечай, Мокрый, Потыка, Воск, Охлоп, Комол, Елка, Авила, Абдул, Вареный, Игла. Но главные воротилы в “Дне опричника” носят старинные боярские фамилии: Бутурлин, Урусов. В общем, ген русской истории, ее что ли ДНК сохраняется. В этом один из трюков изобретательной сорокинской повести.
Александр Генис: Я как-то спросил у Сорокина, откуда у него этот старинный язык. Он сказал, что речь эпохи Ивана Грозного у каждого русского на языке. Стоит только снять фильтры современности, как она сама польется. И ведь действительно речь Ивана, если судить по его переписке, понятна и органична, чего, например, не скажешь о Петре. Перегруженный заимствованиями язык его указов читать так же трудно, как молодежную газету.
Борис Парамонов: Помню, читая первый раз ''День опричника'', я не мог не заметить некоторого сходства этого сочинения со знаменитым солженицынским – ''Одним днем Ивана Денисовича''. (Это же отметил и рецензент английского издания.) Тот же композиционно-повествовательный прием: рабочий день с подъёма до отбоя – как бы ни разнствовали эти дни по содержательному своему наполнению. В общем все, всё российское население день и ночь на трудовой вахте.
Александр Генис: Я всегда считал, что Сорокин играет в нынешнем литературном процессе ту же роль, что и Солженицын в доперестроечную эпоху. И дело не только в том, что оба – диссиденты. Есть и внутреннее сходство. Например, обоих остро интересовала наука. Солженицына – физика, Сорокина – генетика с ее клонами. Конечно, Солженицын бы в гробу перевернулся от такого сравнения.