Борис Парамонов на радио "Свобода" -2011

Дмитрий Волчек: 26 марта мир отмечал столетие со дня рождения великого драматурга Теннесси Уильямса. 23 марта умерла Элизабет Тейлор. По пьесам Уильямса было снято много фильмов, и Элизабет Тейлор играла в четырех его экранизациях. Это ''Кошка на раскаленной крыше'', ''Тележка молочника здесь больше не останавливается'', ''Внезапно прошлым летом'' и ''Сладкоголосая птица юности''. Уильямс восторженно отзывался о Тейлор, в своих воспоминаниях он называл ее восхитительной звездой, неподражаемой красавицей. О Тейлор и Уильямсе – культуролог Борис Парамонов.

Борис Парамонов: Роль в ''Кошке'' считается одной из лучших работ Элизабет Тейлор. ''Внезапно прошлым летом'' – фильм, не имевший кассового успеха, но его очень высоко оценивают высоколобые критики. А ''Сладкоголосая птица юности'', в которой появилась уже немолодая Тейлор, – это вторая экранизация, первая, с Полом Ньюманом и Джералдин Пэйдж, была, на мой взгляд, лучше. Но зато сама Элизабет Тейлор – опять же, по моему мнению – лучшего всего была как раз в ''Птице'', и именно потому, что была уже немолодой.

Мне уже случилось говорить об этом в отклике на ее смерть. Я не принадлежу к числу поклонников покойной звезды, даже ее красота оставляет меня равнодушным. Это для костюмных, декоративных по самой своей природе картин, желательно из древней истории, где надо не играть, а позировать. Такова была ''Клеопатра'', и там Тейлор была на месте. В фильмах, где ей приходилось играть современных женщин, сама ее, что называется, писаная красота ей мешала, она выбивалась из любого реалистического ряда. Это годилось и даже шло обычным голливудским поделкам, вроде ''Рапсодии'' – первом фильме с Тейлор, который показали в СССР обомлевшим советским зрителям, – но в серьезном кино молодая Тейлор не смотрелась – в той же ''Кошке на раскаленной крыше'', скажем. Вообще фильм исказил эту пьесу Теннесси Уильямса, финал свел к хэппи-эндингу, очень неудачно был выбран актер на мощную роль патриарха Биг Дэди. В актерской карьере Элизабет Тейлор имел место парадокс: она стала лучше – постарев, ей шли роли немолодых несчастливых женщин, особенно сильно пьющих. Тут переломной и этапной работой стала ее роль в экранизации пьесы Олби ''Кто боится Вирджинии Вульф''. А в экранизации Теннесси Уильямса – ''Сладкоголосая птица юности'' она играла когда-то знаменитую спившуюся актрису, содержащую молодого любовника.

Что касается ее экранизации ''Внезапно прошлым летом'', то здесь уместнее говорить уже о самом Уильямсе, Тейлор здесь ни при чем. Это пьеса, можно сказать, символическая. Достаточно сказать, что в ней съедают одного молодого человека (который, кстати, и не появляется на сцене) – сына очень богатой властной дамы. Элизабет Тейлор играла роль какой-то отдаленной его кузины, с которой мать отправила сына к некоему южно-американскому морю на предмет приобщения его к женскому полу, но он ее забросил, а всё время проводил, болтаясь на пляже с местными мальчишками, которые его и съели.

Вот это и есть символ, а лучше сказать аллегория. В этом образе Теннесси Уильямс зашифровал свою гомосексуальность, от которой он не мог и не хотел избавиться, но которая его страшила, поскольку в его время – сороковые-пятидесятые годы – гомосексуализм считался пороком, не был интегрирован в культуру. Это и есть главная тема Теннесси Уильямса, представленная, пожалуй, во всех его пьесах и киносценариях.

Сексуальная ориентация – это экзистенциальная константа, которая оказывает ни с чем не сравнимое воздействие на человека. И когда мы имеем дело с художником, вопрос сильно усложняется.

Несколько лет назад я прочитал одну американскую статью, автор которой придумал термин ''гоминтерн'', имея в виду группу американских писателей сороковых-пятидесятых годов, главным образом Уильямса и Трумена Капоте. Идея статьи была: как бы выиграла американская литература, если б этим писателям не пришлось скрывать свою сексуальную ориентацию. Этот тезис вызвал у меня резкое неприятие.

Есть одна истина, высказанная Виктором Шкловским: искусство не терпит прямоговорения. Нельзя в искусстве просто говорить о том, что у тебя на душе, это разговор для ближайшего круга друзей или для психиатра.

У Теннесси Уильямса художественный эффект вызван тем, что он говорит о гомосексуализме, но говорит зашифровано, а не открыто. Тогда – в сороковых и пятидесятых годах – и нельзя было об этом говорить открыто, и это шло на пользу искусству. Искусству – и тут парадокс – нужна цензура: не в узком смысле идеологического или политического притеснения, а цензура, налагаемая на жизнь самой культурой как средством подавления первичных инстинктов: цензура в смысле Фрейда, а не большевиков. Другими словами, искусства не бывает без игры, скрывающей прозаическую правду, создающей маски. Творчество и есть создание масок.