Борух Баклажанов. В поиске равновесия

– Мда, «следак» в тебе явно помер – рисуешь как в чистовик! – усмехнулся Баклажанов.

– Рисую далее! – улыбнувшись, продолжила Ирэн. – Женитьба вообще штука сложная. Тут, Водолей – не Водолей, а если человек сложный, ему и с этим сложно. Простые – что?! Познакомились, на танцы сходили – и на тебе – ячейка общества. А ты не из простых, это видно!

– Да и с танцами беда одна! – подумалось Боруху. – А Вы, барышня, замуж опять не особо торопитесь, как я погляжу? Видать, Содовый окончательно у тебя к этому охоту отбил? – через некоторое время сказал он.

– Ну отчего же, вера в мужчин подорвана, но еще жива! – засмеялась Ирэн. – Ухлестывал тут за мной иностранец один, Водолей, кстати. Ну, как ухлестывал? Присватал мне его один из туристов. Говорит: «Есть у меня по твою душу кандидат достойный». Расписал он мне его во всех красках – родственником ему каким-то приходился, вот и решил пристроить его. Долго мы с ним переписывались, а потом он и приехать созрел, да в лошадях тут запутался!

– Это как? – улыбнувшись, спросил Баклажанов, явно заинтригованный таким поворотом.

– Все просто довольно. У «Медного всадника» я ему встречу назначила, только иностранцы же они – природы дети, названиями их особо не надо утомлять. Вот и говорю: «Подходи во столько-то к конной статуе царя у реки – в отеле тебе любой подскажет!». Ну, он же самый умный – ни у кого спрашивать не стал! Выходит из «Астории», а тут Николай I прям на него с коня и смотрит!

– Так ведь у реки же! – едва сдерживая хохот, сказал Борух.

– А Мойка тебе чем не река?! Вполне себе – вот она! Как два дурака так в разных местах и простояли. Он обиделся и первым рейсом домой укатил. Тебе смешно, а у меня счастье женское лошади под хвост!

– Вот царизм этот, скажи, и тут от него боль головная! Дааа, Вески, так ты, выходит, «Динамо-Ставрополь»; хотя, может, оно и к лучшему. Значит, не твое и было!

Просидели они долго, а затем прошлись по набережной, бредя нога за ногу сначала по Адмиралтейской, а потом, выйдя на Английскую, почти дошли до моста Лейтенанта Шмидта. Ирэна что-то рассказывала, Борух же слушал ее, молча уставившись на уже темнеющую гладь Невы.

– А ты ленинградец или петербуржец, Борух? Кем ты себя ощущаешь? – вдруг спросила она, вернув его из собственных мыслей. – Мы же с тобой люди двух времен, как на перекладных ехали. Вот и интересно, где больше по душе было?

– Вопрос интересный, но по мне, так поставлен неверно. Ты во главу угла времена ставишь, я же хочу пройти сквозь них, оставаясь самим собой. Времена разные бывают, а надо почаще в нутро свое поглядывать. Вот я и поглядываю, я – Борух Баклажанов.

Было уже довольно поздно. Борух посадил Ирэн в подъехавшее такси, а сам еще долго стоял, чуть облокотившись на гранит набережной. Он пристально смотрел на тот берег – на Академию художеств и Румянцевский сад, и на сфинксов у спуска к воде, будто пытаясь разглядеть там что-то. Он стоял и на разные лады повторял про себя свою мантру, суть которой и была его естеством.

Часть третья. Ленинградец в Петербурге

Тёплый ветер из метро…

Кофе… эскимо… ситро…
Шпиль, колонны, «Стрелка», шар.
Мост, гранит, вода, бульвар.

"Климат", ЛДМ, "Балты".

Эрмитажные коты.
Двор Гостиный, ДЛТ.
Дом Фонтанный, БДТ.

"Катькин садик", арка, львы.

Медный всадник. Лёд Невы.
"Исаакий", «Спас», "Казань".
Летний сад…
Твои глаза…

Р. Р. Евтюков

“Мой Ленинград”

Зазвонил мобильный – такси прибыло. Баклажанов накинул плащ, проверил наличие денег и собрался было уже выйти из квартиры. «Потеря связи – потеря управления!» – мелькнуло у него в голове, и, глянув на состояние зарядки телефона, он вышел на улицу.