Борух Баклажанов. В поиске равновесия

– Да мне в целом ровно – у них своя жизнь, у меня своя. Я им не учитель и не судья, – бросил Эдик.

– А ими быть и не нужно. Будь примером – хлопот поменьше!

Этносов подлил Баклажанову еще немного и продолжил расхаживать, словно караульный, меряя комнату шагами.

– Уж лучше б этот долбоящур деньги на лечение детей больных отдал, чем покупать вещи, в которых он ни черта не смыслит, – продолжал Эдик, несколько распаляясь, – хотя раздача денег – это не всегда подход правильный. Чаще нужна иная помощь – дать человеку осознание и инструменты для решения жизненных проблем, как-то подсказать и направить. Одним словом, дать удочку, а не рыбу. Но это, скорее, в теории, а на практике, когда вопросы жизни и смерти решаются в моменте, уже не лекции, а финансовая конкретика нужна, причем скоростная.

– Успокойся ты, чего завелся-то? Сдался тебе этот дурень? Пристроишь статую кому-нибудь другому – вещь-то штучная! – сказал Борух.

– Да я не только из-за этого. Меня город с его суетой и погодой достал уже, – ответил Эдик, – скорей бы в горы опять. Жду – не дождусь!

Последние несколько лет Этносов жил половину года на юге в предгорной местности, где снимал дом, наслаждаясь размеренной сельской жизнью, климатом и постоянными горными прогулками, которые полюбил еще с ранней юности.

– Удивительные перетрубации со мной происходят, скажу я тебе, – продолжил он, – вот живу я в городе – один человек. Одно нравится, другое не нравится, но в целом суета здешняя выбешивает. Постоянная трескотня эта про нефтяные котировки, мировые конфликты и силы сдерживания из каждого утюга льется. Нервный я какой-то стал. Уезжаю в горы – и я совершенно другой человек, как будто меня, городского, и в помине не было. Дом тот мне по духу ближе, чем квартира здешняя, что уж про горы говорить! Вот и получается, что полгода я один человек, а полгода другой. И где я в итоге истинный Этносов-то – там или тут?

– Текучее ты существо, – с улыбкой сказал Баклажанов.

– Вот верно очень подмечено!

– Да до нас еще подмечено было, – задумчиво ответил Борух.

Этносов продолжал в молчании ходить по комнате, то останавливаясь, то вновь продолжая движение и скрупулезно изучая паркет под ногами, после чего опять прилег на диван. Было видно, что всяческие мысли душили его изнутри, не находя выхода наружу.

– Эдик, а ты не пробовал что-либо написать? Попытайся систематизировать и изложить свои мысли в каком-то виде. Вот хоть по гипотезе Пуанкаре дай свое личное видение, – вдруг прервал молчание Борух.

Пару месяцев назад он заезжал к Этносову, и они долго ее обсуждали, хотя, пожалуй, Борух больше его слушал, поскольку тот имел профильное образование. Чувствовалось, что Эдик неплохо владел вопросом, объясняя все Баклажанову на элементарных примерах каких-то ящиков с электрическими лампочками и кусков картона с прорезанными в них щелями.

– А смысл? – резко прервал его Этносов. – Если этим сильно увлечься, то можно вывести массу потрясающих теорий, но при этом положить зубы на полку, поскольку за все эти фантазии общество платить не станет, разве что впоследствии мемориальную доску на стену дома приколотят. Да и до Перельмана мне как до Китая в коленно-локтевой позиции. Я буду смешон!

– Ну и пусть! – не унимался Борух. – Ты такой же, как и он – не лучше и не хуже – килограммы мяса и мышц и ведро крови. Просто он сделал, а ты нет! Может быть, ученые разглядят в твоих безумных мальчишеских идеях какое-то здравое зерно и придадут ему дальнейшую жизнь на пользу обществу? Смешон – не смешон – чего рассуждать-то? Истинное мерило гения – это время – все по местам расставит, а яд и гной современников с ними и уйдут. Будут твои опусы читать через 50 лет – значит, написал неплохо, а через 100 будут читать – то скорее хорошо написал.

– Проблема в том, что я не знаю, чем хочу заниматься! – начал Эдик после некоторой паузы. – Мне иной раз кажется, что я как разведчик-«нелегал».

– Что-то прям «нелегал» за «нелегалом» в последнее время, «нелегальщина» непролазная какая-то! – подумал автор (Борух же, согласившись, лишь чуть кивнул с легким приятельским укором). – И как же это? Поведай-ка! – сказал последний.

– Мне кажется, что я стою в каком-то торговом центре, а вокруг снуют люди. Мамаши с детьми фотографируются у какого-то смешного фонтана, народ катается на эскалаторах с этажа на этаж, и в воздухе стоит легкий гул разговоров. Я стою в странном забытье и понимаю, что меня сейчас будут брать. Я вижу в толпе этих людей, вижу по жестам и мимолетным взглядам, которыми они обмениваются между собой. Я знаю, как уйти, обойдя одних, и, перерезав путь другим, если надо, их ликвидировать. Я все понимаю… и потом прихожу в себя. Все тот же центр и те же снующие люди. А я? А я здесь…простой охранник.

– Лихо! – бросил Баклажанов.