– Правда? – иронично вздергивает бровь, отвечая хрипловатым и низким голосом. – Откуда такой вывод? – теплая ладонь прижимается к моей скуле, большой палец поглаживает кожу над верхней губой. Коул сильнее прижимает меня к себе, держит так, что вырваться из стальной хватки не представляется возможным. Все равно что пытаться сбежать из Алькатраса.
– С того, что ты взял, – пытаюсь парировать, до сих пор всхлипывая. – То, что тебе не предлагали, – намекаю на грязный инцидент в машине. – Так же, как и хотели они. Животные, – последнюю фразу говорю едва слышно, стараясь забыть о мерзких паклях этих ублюдков на моем теле.
Переступить через это воспоминание сложно… стереть память – невозможно.
Единственное лекарство – не допустить ничего подобного снова ни от Коулмана, ни от любого другого мужчины.
– Мне не нужно твое приглашение, Пикси, – заставляет заглянуть в его стальные глаза, обрамленные зелеными разводами на радужке. Именно из-за них они постоянно меняют цвет, позволяя мужчине выглядеть таким разным. Строгим, властным, ироничным, легким, безумным, беспощадным, нежным. – Ты ведь моя девочка, моя Пикси, – пересохшими губами шепчет Мердер, касаясь ими линии моего подбородка.
В груди печет от фразы, сказанной с приглушенным трепетом. Приходится приложить усилия, чтобы напомнить себе, что это все маска. Часть игры. Для него нежность и ее проявление – заманчивая конфета, которую маньяк может предложить своей наивной жертве, чтобы заманить ее в темный и тихий угол. Туда, где никто не увидит и не найдет.
– Я – невеста Фейсала аль-Рахима, – напоминаю Мердеру, склонив голову. – И ты ничего не сделал для того, чтобы оказаться на его месте, – обвиняю своего спасителя в том, что он был недостаточно смел, чтобы показать Амирану свои яйца.
Неужели он не мог этого сделать? Если его чувства правда так сильны, как он это проявляет. Разве мужчина не пойдет на все ради той единственной, что правда ему нужна? Даже абсолютная власть Амирана – лишь отговорка, потому что я не верю, что гениальный мозг Коулмана не сообразил бы как переиграть правителя. Да и нет никаких чувств, лишь первобытное желание – сорвать запретный плод. Надкусить и выплюнуть. Правда, Коул?
– Думаешь, принцу нужна б/у …, – его нижняя челюсть сдвигается в пренебрежительном мимическом жесте. Меня передергивает, как от удара. В легких испаряется воздух, страх, подобно удушливой змее, сдавливает грудину и горло. – После всех твоих приключений?
– Он узнает о них? Ты расскажешь? Боже, Коул, ты сдашь меня? А моих друзей? Что будет со всеми участниками «Саботажа»? Ты не можешь этого сделать…
– Не парься, Пикси, – вздергивая бровь, расслабленным и равнодушным тоном отрезает Коул. – Да, Саадат в курсе твоего похищения, ведь Айна позвонила им сразу, как только тебя похитили.
– Господи, что теперь с ней будет, – перед внутренним взором предстаёт картина, где мою лучшую подругу закидывает камнями вся ее помешанная на традициях родня.
– Я уже решил этот вопрос. АРС не удалось отследить ее звонок.
Черт возьми. Говорю же, для этого гения нет ничего невозможного.
– Ты помог?
– Разумеется.
– Я люблю тебя, Мердер, – на автомате и с облегчением выдыхаю я. Наши взгляды замирают в немом поединке, и я первая опускаю веки. Закусываю губу, осознавая, что сморозила только что.
– В последние недели мне казалось, ты меня знать не знаешь.
– Это не мешает мне любить твой мозг, – отмахиваюсь я, забирая свое глупое признание. – Что дальше? – стараюсь перевести тему, делая вид, что не замечаю, как вена на его шее стала пульсировать чаще после моего «люблю».
– Мы едем к тебе домой, как я уже сказал. Твои родители не спят. Предполагаю, ты будешь отправлена к врачу ранним утром. Синяки и ссадины на твоем теле свидетельствуют о насилии. Думаю, твоя помолвка с аль-Рахимом под огромным вопросом. Как и репутация фамилии Саадат, – с явным отвращением декларирует Коулман, и я догадываюсь, что направлено оно на Фейсала, а не на тех, кто чуть было не поимел меня в пустыне.
Как бы сильно он ненавидел ублюдков, едва не изнасиловавших меня… еще больше он ненавидит того, кем ему никогда не стать.