Божественные игры (СИ)

В мешке погибшей дочери Афродиты мы находим немного еды, а также пустую бутылку и моток проволоки. Всё это легко поместилось бы в моём рюкзаке, но Аннабет берётся сама нести эту поклажу ― так мы увеличиваем свои шансы не остаться без всего, даже если один из нас вынужденно потеряет свою ношу.

― Надо уходить отсюда, ― закинув мешок на плечо, Аннабет осматривается по сторонам.

― Согласен, ― я подхожу к месту недавнего кострища и затаптываю едва тлеющие угли.

Эта часть леса и так отталкивала нас своей неизведанностью, а после смерти Пайпер задерживаться здесь и вовсе не хочется. И потому мы, невзирая на усталость, ближе к вечеру возвращаемся на свою территорию. Правда, там неприятных воспоминаний тоже хватает с избытком, но там, по крайней мере, есть вода да и ловушки тех краёв нам уже знакомы.

Но куда бы мы ни пошли, за нами всюду незримой тенью следует тревога. Скоро всё должно решиться… И окружающая нас тишина не без оснований кажется нам затишьем перед большой бурей.

***

― Ничего не поделаешь, видно, у нас только два выхода, ― наступившим утром я подвожу итоги своих тяжёлых раздумий. ― Или мы снова отправляемся в лабиринт ― возможно, там что-то ещё осталось, ― или идём искать оставшихся трибутов и заканчиваем эти Игры. Иначе скоро мы будем не в состоянии сделать ни то, ни другое.

Аннабет, будто не слыша меня, сидит, обхватив руками колени и уставившись в одну точку. Падающая на её лицо тень от раскидистого куста усугубляет его и без того мрачное выражение. Еды у нас совсем не осталось ― и это наша главная проблема. Запасы Пайпер мы разделили ещё вчера.

― Я не хочу погибнуть от рук полубогов, лучше уж такие твари как циклоп, ― тихо произносит Аннабет. ― И убивать я тоже не хочу. Пусть будет лабиринт.

― Думаешь, так у нас больше шансов выиграть? ― осторожно спрашиваю я.

― А кто здесь вообще выигрывает? ― бесцветным голосом отзывается дочь Афины.

В её взгляде ― пустота, никаких эмоций и, кажется, уже ничто на свете не способно вывести её из этого транса. Такое равнодушие равносильно смерти, и мне становится по-настоящему страшно за Аннабет. Но, к счастью, мои страхи не оправдываются: через минуту она вздыхает и видно, что через силу, но всё же улыбается:

― Прости. Ты прав, нельзя раскисать. Надо что-то делать. Идём.

Аннабет поднимается, и мы с ней собираемся уже отправиться в путь, как вдруг лесную тишину разрывает пушечный выстрел, теперь кажущийся ещё более грозным, чем в начале Игр. Сердце на миг замирает, а затем пускается вскачь: наших противников осталось всего двое. Знать бы ещё, кто они… Новость на минуту задерживает нас, но менять намеченного плана мы не собираемся.

Шаг за шагом мы преодолеваем расстояние, отделяющее нас от лабиринта, и вот впереди показывается просвет, обозначающий границу леса. Весь пройденный путь мы шли молча. Я невольно прислушиваюсь, втайне надеясь уловить новый выстрел, хотя и понимаю, что не стоит ждать лёгкой победы. Но тем невероятнее он звучит, когда мы подходим к кромке леса.

Я останавливаюсь и вопросительно гляжу на Аннабет. Одна жертва за другой ― ситуация всё больше накаляется. И теперь нас только трое. Трое трибутов на огромной арене… Сомневаюсь, что боги будут ждать, пока мы нечаянно столкнёмся.

Аннабет тоже выглядит растерянной.

― Давай для начала попробуем подойти к лабиринту, ― неуверенно предлагает она.

Так мы и поступаем, но идём ещё медленней, чем прежде, с трудом передвигая отяжелевшие ещё со вчерашнего дня ноги. Мы уже не таимся, пересекая открытую местность, лишь изредка на всякий случай оглядываемся по сторонам. Впрочем, не думаю, что нам сейчас грозит опасность.

Примерно на середине пути я поднимаю взгляд и, остановившись, хватаю Аннабет за руку. Далеко впереди ясное небо заволокли тёмные тучи дыма. Очень смахивает на лесной пожар. Вот только вряд ли это случайное природное явление. Я оборачиваюсь и вижу позади такую же картину. Вероятно, огонь занялся по всей окружности арены, за исклячением водного пространства.

Внезапно в той стороне, куда мы направлялись, раздаётся оглушительный грохот ― и за минуту лабиринт, со всеми его ловушками и чудовищами, перестаёт существовать, погребённый под земляной насыпью. Лишь у подножия осевшего холма остаётся упоминание о нём в виде груды камней, поднявших вверх густое облако пыли. Каменные своды, крепкие, как сама скала, рухнули в одночасье, точно насквозь прогнившая деревянная постройка, ― явно не по своей воле. Теперь нам точно больше некуда идти, хотя, по правде говоря, в последнее время мы и не думали о том, чтобы войти в лабиринт.