Божественный лик Византии

Нет никаких сомнений в том, что если бы курия и послушные ей итальянские епископы были более внимательны и уважительны к требованиям и просьбам Французского и Германского королей, борьба с лютеранством оказалась бы несопоставимо эффективней. Но, используя колоссальный опыт аппарата Римской курии, папа сумел погасить излишнюю, как ему казалось, инициативу императора и королей. Примечательно, что, отказывая монархам в удовлетворении их требований, понтифик ни разу не рискнул сослаться на отсутствие канонических оснований их деятельности. Он прекрасно понимал, что, как и на Востоке, на Западе отсутствовали конкретные нормы канонического права, регулирующие их церковные полномочия. Однако за спиной государей стоял канонический обычай, имеющий ничуть не меньшую силу, чем писаный канон.

Окончание Собора и его рецепция демонстрируют еще один пример на тему наличия у королей известного права принимать или нет догматические и канонические определения. Недовольный фактом отказа в его просьбах, Филипп II только через год после подписания соборных актов апостоликом издал их в Испании. И то с оговоркой, что новые догматы и каноны применяются лишь в тех объемах, которые не смогут нарушить старые права и прерогативы Испанской церкви и самого монарха[1458].

Власть Римского епископа признавалась с известными оговорками и во Франции. Всегда склонная к независимости, Галльская церковь еще в 1438 г. издала по требованию короля Карла VII Победоносного (1422—1461) «Вольности Галликанской церкви», поставив себя в сравнительно независимое положение от Рима[1459].

Позже, в 1682 г., при короле Людовике XIV (1643—1715), появилось знаменитое «Заявление галликанского клира», содержащее четыре важных пункта. В них говорилось, что, вопервых, хотя преемнику св. Петра принадлежит главенство в делах духовного управления, но в гражданских делах короли Франции не подчинены Апостольскому престолу. Вовторых, высшая власть папы ограничена постановлениями всех Вселенских Соборов, включая Константский (1414—1418 гг.). Втретьих, в самой Франции наряду с указанными выше правилами действуют свои правила, обычаи и постановления Соборов, реципированные Галликанской церковью. Наконец, в вопросах веры Римский папа имеет преимущественный голос, но его суждения не являются обязательными, пока не будут одобрены всеми Поместными церквами. Едва ли могут быть сомнения в том, что этот акт был принят с согласия как минимум Французского короля[1460].

IV. Король или папа? Вместо эпилога

Как видим, многочисленные исторические факты никак не подтверждают малообоснованный, хотя и широко распространенный, вывод о монопольном господстве Римских пап в деле управления Западной церковью. «Византийские» полномочия Германского императора и могущественных королей Франции. Англии, Испании представляют собой не менее распространенное явление, чем светские полномочия Римских епископов.

Тем не менее полного тождества не получилось. Падая и поднимаясь, пусть зачастую не без помощи Западных императоров, понтифики восстановили свою власть и могущество. Хотя территория этой всемогущественной власти постоянно уменьшалась, но на оставшихся островках своих владений папы чувствовали себя полными хозяевами положения.

Конечно, этот факт не может быть объяснен только субъективными и случайными обстоятельствами. В отличие от Византии Западная империя не смогла сохранить «симфонию властей» потому, что универсальная императорская власть на Западе утверждалась на универсальной миссии Церкви. Идея христианского государства, которую воспринял Карл Великий, имела основание не в государстве, а в Церкви. А потому статус «защитника Церкви», охотно принятый великим франком, на Западе привел не к появлению правового основания для короля руководить ею, а, наоборот, к отождествлению Западного императора с органом церковного управления; одним из самых высоких, но не главным. Безусловно, Германский король обязан был охранять Церковь от внешних врагов, но Церковь не принимала на себя никаких обязательств по отношению к собственному защитнику. Это вполне понятно, поскольку в «Божественном государстве», о котором грезил Карл Великий под влиянием блаженного Августина, Церковь была всем, а государство – ее слугой.

Императоры и короли сделали для Рима очень многое, но им не суждено было сравняться с Византийскими царями. И, конечно, ни о каком господстве Западного императора над папой не могло идти и речи. То, что разрешалось Карлу Великому и некоторым другим монархам в силу неординарности их натуры и особых заслуг перед Римом, не передавалось по наследству. Если за их потомками и признавали право поставления епископов, то не в силу наличия у них церковных полномочий, а по традиции[1461].