Брабантский мастер Иероним Босх

Страшная картина нашлась у Йеруна – на досуге он принялся писать этюд по новому рисунку. Сам Йерун еще не решил, к чему приспособить его. Для изображенного на нем чудища не нашлось бы названия – туловом ему служила разбитая яичная скорлупа, рук не было совсем, ноги заменили сухие древесные стволы, обутые почему-то в лодки. Человеческой оставалась только голова чудовища. Вместо шляпы монстр носил на голове круглый поднос, посередине которого уместился высокий кувшин. Стволы деревьев прорастали сквозь яйцеобразное туловище, помеченное зачем-то османским знаменем. Йерун закончил этюд за один вечер – он хотел сохранить его, чтобы использовать после, когда при выполнении какого-нибудь церковного заказа понадобится изобразить ад. Стоит ли говорить, что художник принялся за этюд в то время, когда его снова охватила тоска. Его настиг один из тех ее приступов, что мешали уснуть и заставляли коротать по полночи в мастерской в компании кистей, красок, сипухи Минервы и жутких образов, приходящих на ум. Завершив работу, Йерун убрал написанное чудище с глаз.

При виде картины Гуссен поморщился – чудище вышло на славу, от его вида могло покоробить кого угодно. Прикрыв изображение холстиной, братья перенесли его на третий этаж – они решили лечить Яна там же, где он спал.

– Во всяком случае, оттуда не придется убирать женщин и детей, – сказал Гуссен.

– Да и работников в мастерской не напугает.

Гуссен и Йерун решили выполнить все указания травника в точности, позаботившись даже о страшной картине.

– Поставим напротив его кровати и незаметно откроем в нужный момент, – предложил Йерун. – Тут голая стена, он сам заметит перемену.

Они дождались, когда Ян вернулся в комнату. Его пьянство, похоже, шло своим чередом – пиво снова собиралось захватить художника в плен на несколько дней и не уступать его никакому другому занятию помимо короткого и тревожного сна. Пока братья ходили к Мельхиору, Ян успел проснуться, влить в себя пинту и заснуть снова. Ближе к вечеру он пробудился с больной головой и твердым намерением продолжить вчерашнее пиршество.

– Чтоб его! – Гуссен осторожно перелил в приготовленную для Яна кружку с пивом содержимое мельхиоровой склянки. – По запаху – помет нетопырей!

– Да уж, не монастырское пиво. – Йерун поморщился, в свою очередь уловив горький запах «отвара святого Антония».

На лестнице тем временем раздались тяжелые и медленные шаги. На пороге комнаты появился Ян – помятый, бледный и взъерошенный. Силач уставился на братьев тяжелым взглядом – он явно не ожидал увидеть здесь их обоих.

– Ты живой? – без обиняков спросил его Гуссен.

– Как видишь, – буркнул Ян. – В голове у меня еще жужжит, ну да ничего. Мне бы пива хоть полкружки – и буду молодец молодцом, смогу работать.

– Держи. – Гуссен протянул брату кружку. – Полегчает.

– Храни тебя Святая Дева. – Ян принял кружку и с жадностью потянул ее ко рту.

Пока Ян утолял жажду, Йерун украдкой сдернул холстину с написанного на доске чудища. Братья смотрели, как дергается кадык на шее Яна – он явно не спешил отрываться от пива. Одолев одним духом две трети кружки, Ян наконец отставил ее в сторону. Его щеки и нос раскраснелись, в широко раскрытых глазах появился блеск, впрочем, мало похожий на блеск живой мысли.

– Противно, – пожаловался он. – Не могу его, проклятое, больше пить! И без него не легче!

Он опустился на кровать, повел взглядом по сторонам – и в следующий миг вскочил, задержав взгляд на картине Йеруна. С минуту простоял, точно в оцепенении. Ян не сводил глаз с чудища. Тем временем Гуссен и Йерун не сводили глаз с Яна – они не знали, что произойдет дальше, и каков человек под действием «Последнего средства».

И знание не заставило себя ждать. Глаза Яна распахнулись так, как будто он увидел привидение. Спустя пару мгновений он закричал, и закричал по-особенному. Наверное, так вопит душа, грешная настолько, что черти явились за ней, не дожидаясь смертного часа. Так вопит душа, которую волокут на правеж в преисподнюю как есть, не потрудившись даже вытряхнуть из тела. В следующий миг Ян бросился бежать куда глаза глядят. Увы, в маленькой комнате на третьем этаже дома они глядели в противоположную стену, но отчего-то не видели ее. С размаху влетев в преграду, Ян отскочил от нее и опрометью бросился в другую сторону. Казалось, он искал выход, но не мог вспомнить, где он.

Первым опомнился Гуссен.

– Держи его! – вскричал он и первым бросился, стараясь удержать Яна. – Он убьется!

– Сгинь! – не своим голосом ревел Ян. – Да воскреснет Бог, да расточатся враги его! Сги-и-инь!!!

В который раз за сутки Гуссен и Йерун повисли на руках у брата, стараясь удержать его – казалось, это движение уже входит у обоих в привычку. Но даже вчера, ослабленный обильной выпивкой и усталостью, Ян с легкостью стряхивал обоих. Сейчас же он не был пьян. Можно было сказать, что в него вселился бес, но Гуссен и Йерун готовы были поклясться, что бес не один, а сразу дюжина, и ни бесом меньше.