Брачная ночь с горцем

Впрочем, в данный момент бежать было некуда. Гэвин покоился в огромной ванне, а женушка, полулежа на нем, оттирала въевшуюся в кожу грязь вокруг его ногтей, и он наслаждался этими мгновениями почти невинной близости.

Большинство известных ему мужчин с радостью отдали бы правый глаз за то, чтобы их жены хоть немного помолчали. Однако его бонни сегодня была как-то уж слишком молчалива. И задумчива. Уже несколько раз он хотел расспросить ее – мол, что не так, в чем дело, но всякий раз решал, что не стоит спрашивать. А вдруг она ответит: «В тебе»?

Ему вдруг пришло в голову: сам-то он был безмерно благодарен судьбе за их «сделку», но для нее, возможно, все выглядело иначе. И Гэвин попытался вспомнить, не обидел ли он ее чем-нибудь за тот месяц, что прошел со дня их свадьбы.

В совместной жизни они очень быстро выработали расписание, устраивавшее обоих. Вставали оба рано – и сразу после завтрака отправлялись в Эррадейл. Гэвин обнаружил, что по утрам его жена становилась… какой-то странной. Сразу после пробуждения она была бледна, выглядела вялой и насупленной, почти ничего не ела. Более того, едва встав с кровати, надолго скрывается в уборной. И каждый раз он задавался вопросом: что она там делает? Когда же она наконец выходила, он начинал безжалостно ее тормошить и поддразнивать. Поначалу это не оказывало почти никакого воздействия, лишь изредка Гэвину удавалось услышать какое-нибудь прежде неизвестное американское ругательство. Но затем ему все же удавалось приводить жену в чувство, уже по дороге в Эррадейл Сэм либо смеялась, либо кипела от злости, а его радовало и то, и другое.

Погода была ужасная, работы – через край, но Сэм никогда не жаловалась и командовала суровыми горцами с уверенностью Наполеона. Сэм, его маленький диктатор.

Мужчины слушались ее – как слушался и он, снова и снова убеждаясь: она знала, что делала. А Эррадейл все больше и больше походил на вполне приличное скотоводческое хозяйство.

В первые дни Гэвин предлагал жене остаться дома. В покое и относительном комфорте Инверторна она могла бы составить компанию его матери или же заняться чем-нибудь из того, чем обычно занимаются женщины в отсутствие мужей. Но Сэм была тверда – мол, что и как делать в Эррадейле, лучше ее никто не знает, а если он заставит ее сидеть дома, то будет спать один!

Это была поистине страшная угроза.

Ибо, как ни яростно ругалась она с ним днем, ночью – с еще большей яростью – отдавалась ему в постели. «Хотя… не всегда именно в постели», – мысленно усмехнулся Гэвин. Порой, не в силах ждать до дома, он прижимал ее к дереву где-нибудь в укромном уголке Эррадейла. Однажды они занялись этим у него в кабинете; в тот день Сэм так и не дала ему просмотреть счета. А сегодня – если удастся отвлечь ее от того, чем она сейчас озабочена, – быть может, они займутся этим в ванной…

– Бонни, тебе понравилось Рождество? – начал он издалека, разглаживая ее волосы и укладывая их на поверхности воды густой темной волной.

– Понравилось, – рассеянно ответила она. – Хоть и жаль, что я не смогла ничего вам подарить.

– Не думай об этом. Все, что у тебя было, сгорело в огне, а доход с Эррадейла ты начнешь получать еще не скоро. Зато ты подарила мне Эррадейл, а моей матери – дружбу. Для нее очень важно, что в замке появилась еще одна женщина.

– И все же… – нахмурясь, настаивала Сэм. – Вы-то заказали для меня такие чудесные подарки!

Она указала на длинный темно-синий халат, заказанный его матерью, и на резную шкатулку, где хранились два новеньких револьвера с перламутровыми рукоятями и выгравированными на них инициалами: «Э. С.-Дж.» «Элисон Сент-Джеймс».

Поначалу подарок ее обрадовал, и горячий поцелуй благодарности согревал Гэвина весь день. Честно говоря, он едва вытерпел рождественский ужин. Хотя, конечно же, старался смеяться над добродушными перепалками Кэлибрида и Локрина и наслаждаться старинными рождественскими песнями. Ему всегда нравились ирландские напевы под скрипку Имона и кельтский бубен Каллума. Но сейчас он хотел только одного – свою жену.

Однако чуть позже он увидел, как она в глубокой задумчивости сидела над револьверами и проводила пальцем по своим инициалам. И заметил, что кобальтовые глаза ее потемнели от слез.

Сперва он подумал, что это слезы счастья. Но, приглядевшись как следует, заподозрил, что ошибается. Пухлые губки жены были крепко сжаты, а лоб пересекала морщинка озабоченности. Быть может, нападение на Эррадейл подействовало Сэм сильнее, чем ему казалось? Прежде она обожала оружие, гордилась своим мастерством стрелка, но, возможно, после ранения утратила уверенность в себе.

Да нет, быть такого не может! Ведь старый револьвер она по-прежнему повсюду таскала с собой, из дому без него не выходила. А может, новые чем-то ее не устраивали, но она не хотела в этом признаться?

Он понимал, что должен набраться храбрости и задать вопрос начистоту. Но вместо этого, помня, как она любит купаться, приказал приготовить горячую ванну на двоих и предложил сам ее раздеть.