Брак по любви

– Ясмин, я не только иммиграционный адвокат, я также специализируюсь на проблемах дискриминации.

– А я не только врач, я также специализируюсь на семейных проблемах.

– Нет худа без добра, – сказала Рания. – Если все до такой степени плохо, значит, нечему пойти наперекосяк. Можно поинтересоваться, как у тебя дела с Джо?

– Конечно можно, – сказала Ясмин. – Прости, что взъелась на тебя, когда…

– Забудь. Честное слово. Я вот уже забыла. То есть забыла бы, если бы ты перестала напоминать! Каково ночевать у Джо, когда в доме твоя мама?

– Нормально. Я думала, будет неловко… Ну, то есть первые несколько ночей я делала вид, что ухожу в гостевую спальню. Чтобы не… ну ты понимаешь.

– Не проявлять неуважение.

– Но ей, похоже, все равно.

– Ну а как у тебя с Джо?

Что же ответить? Ясмин подняла взгляд на беззастенчиво голые светильники с оранжевыми лампами накаливания. Что бы сказала Рания, расскажи она ей про Пеппердайна?

– Хорошо. Знаю, ты считаешь, что я сошла с ума, раз его простила, но…

– Буду с тобой полностью откровенна, – перебила Рания. – Сначала я и правда решила, что ты спятила. Но я много думала и поняла, что была не права. – В обрамлении блестящих зеленых стрелок ее янтарные глаза были особенно прекрасны. Рания всегда одевалась скромно, но иногда Ясмин казалось, что если бы она сняла хиджаб и побольше оголилась, то выглядела бы менее соблазнительной. – Во-первых, ты его любишь. А он любит тебя. И если судить людей только по их худшим поступкам, о которых они, возможно, жалеют больше всего на свете, то каждый заслуживает пожизненного приговора. Это противоречит всему, во что я верю и ради чего работаю. Всем нужно давать второй шанс.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

– Можешь еще раз повторить, что была не права? Приятно было это услышать.

– Не наглей, – ответила Рания.

Свобода

Это случилось снова.

Войдя в его кабинет, Ясмин закрыла за собой дверь. В ту же секунду она поняла. И отказалась понимать.

Я тут, только чтобы обсудить пациента.

Пеппердайн поднялся. Он понял то же, что и она.

В кабинете было безумно жарко, хотя он открыл малую часть окна, которая не была наглухо запечатана. Кожа над его верхней губой блестела от пота. Губы не были ни слишком полными, ни слишком тонкими.

«Я вызвал водопроводчика, – сказал он, беспомощно разведя руками. – Радиатор непреклонен».

Он вышел из-за стола, и она сказала себе, что в этом нет ничего необычного.

Ясмин рассказала ему о пациенте, и он выслушал ее, сложив руки на груди и глядя на нее голодным взглядом.

«Да, – сказал он. – Я согласен с твоим планом лечения».

Она помолчала.

«Что-нибудь еще?» – Он приблизился.

С той ночи, проведенной в одной постели, они не избегали друг друга, но и не встречались глазами. Оба вели себя профессионально и невозмутимо.

Она покачала головой.

Он подошел к двери и повернул замок.

Когда он попытался ее поцеловать, она отстранилась:

«Подожди. Я действительно хочу кое о чем тебя спросить».

«Ладно, – сказал он. – Спрашивай».

Она снова покачала головой.

«Через полчаса у меня встреча, – сказал он. – Добираться на нее десять минут».

По ее затылку пошли мурашки от волнения, пота или страха.

Нет, не от страха. В это мгновение, которое она держала в своих руках, Ясмин была бесстрашна. Она скинула туфли и запустила руки под платье, чтобы снять колготки. Он потянулся к ней, но она остановила его взглядом.

В это мгновение она всесильна. Она контролирует всё. Ясмин быстро снимает платье. Она ощущает запах своего тела: пот, увлажнивший подмышки, кондиционер, которым она воспользовалась утром, мускусный аромат промежности, масло какао на небритых ногах. Она становится перед ним в неподходящих друг к другу бюстгальтере и трусах – это доказательство. Она предлагает их вниманию судьи и присяжных в подтверждение непредумышленности преступления.

Пеппердайн бессознательно облизывает губы, и ей становится почти смешно. Его плечи поднимаются и опускаются, дыхание становится медленным и глубоким. Они стоят поодаль друг от друга, не ближе, чем на расстоянии человеческого тела, но она чувствует, что ритм ее дыхания подстраивается под его. Жесткий, беспощадный свет превращает его глаза в темные воронки. Ее лобок ноет. Он увидит ее голой. Каждое несовершенство. У Ясмин их много, и она не глядя знает, что на ее мягком животе остался след от резинки.

Она не контролирует ничего, даже себя саму.

«Сними их», – хрипло говорит он. И расстегивает ремень.

Она снимает бюстгальтер, стягивает трусы и стыдится того, насколько они мокрые. Никогда еще она не стояла полностью обнаженной перед мужчиной под резким ярким верхним светом. Только сейчас ей стало ясно, сколько дальновидности и хитрости это потребовало. Как же жутко и чудесно стоять в этом безжалостном кабинете в конце долгого жаркого дежурства в отделении, с щетиной на ногах, обнаженной, беззащитной и таинственным образом неуязвимой, словно своим раздеванием она уберегла от опасности самую сокровенную и драгоценную часть себя.

«Теперь иди сюда», – говорит он, и она повинуется.