— А шо — фатеру отбирать пришел? — Фенька хихикнула. — Мне она по закону дадена. И жировка на мене теперича. Но откупного дать могу — мы не бедные. Сколь ты хошь?
На комоде рядом с кошкой-копилкой Андрей увидел отцовский Медный Будильник. Потянулся к нему через закрученный Фенькин пучок со шпильками. Самогонщица испуганно охнула: подумала, видно, что Андрей собрался схватить ее глиняную кошку с деньгами. Но, поняв в чем дело, затараторила обрадованно:
— А-а, щасы? Щасы ваши. Это можно. У меня ишшо двое есть. Вона на стенке тикают и в ящике. Те золотые, трахфейные!
Андрей уже не слышал ее. Он слышал, как тикает будильник — идет время, начавшееся в Октябре. Не остановилось.
Вышел с Медным Будильником в тихий зеленый переулок, пошел в гору к Радищевской, потом к Ульяновской, крепко прижимая к груди отцовское наследство. Медали позвякивали на гимнастерке в лад с медной поступью заветных часов.
ГЛАВА II
Многое за войну изменилось на заводе. Построили два новых цеха, химическую лабораторию, отделами заново рабочую столовую. Пока Андрей шел через длинный двор, встречные смотрели с любопытством на него — незнакомого рослого парня в кителе без погон, — но не очень удивлялись. За четыре месяца таких вернулось много. Старики, возможно, не узнавали Андрея, а ровесников не попалось. Зато в своем цехе его встретили шумно и радостно. Там Бугрова ждали, как-то уже проведали, что оформляется на работу в отделе кадров. Несколько парней из тех, кто тоже уходил в армию в сорок первом и сорок втором, обнимали Бугрова по-братски, шутливо приговаривая, что-де «нашего полку прибыло», теперь можно опять лыжную секцию восстановить и футбольную команду собрать.
Пришла Валя Осетрова из соседнего цеха. Перед самой войной успели они расписаться с Климом Куприяновым и пожили вместе всего месяца два. Похудела Валя и подурнела, да и немудрено: из невест — в горькие вдовы. Обняла Андрея, поцеловала, как своего, и убежала куда-то.
Ребята подвели Бугрова к Почетной доске героев. Первыми на ней он увидел братьев Куприяновых — Феликса и Клима, еще такими, какие они были перед войной. А рядом портреты Сашки Клетчатого, Гришки Зайцева, Петьки Кузьмищева и других ребят — все в черно-красных траурных рамках.
Пониже, на фотографиях меньшего формата — те, кто уцелел. Там Бугров увидел и себя на репродукции с маленькой фотокарточки, раздобытой в отделе кадров: нескладный подросток с челочкой и в ковбойке с закатанными рукавами.
— Теперь давай настоящую фотокарточку, — потребовали ребята. — Со всеми орденами и нашивками.
— Пока нет такой.
— Ступай в заводскую фотографию. Там мигом сделают.
Подошел мастер Куприянов — постаревший, поседевший, но с тем же штангелем в нагрудном кармашке черного халата. Все притихли. Старик не обнял Андрея, а сердито подал ему темную от металла жесткую ладонь:
— Сперва в отдел кадров потащился? Потом уж в свой цех?
— Пропуск был нужен, Павел Аверьяныч, — смущенно пояснил Андрей. — Сначала оформился, как положено.
— Ишь ты! Дисциплинированный стал! Обошлись бы на такой случай. Когда прибыл?
— Вчера.
— Где жить думаешь, Аника-воин? Фенька-то, слыхать, оккупировала вашу комнату?
— Угол сниму пока. А там авось отсужу площадь.
— Ну-ну… Мог бы и у меня пожить. Места теперь нам со старухой… хватает…
У старика задергалась щека. Кто-то из догадливых ребят сразу забалаболил:
— А он у нас разбогател, Палверьяныч! Трофеев привез целый вагон! Как обозный генерал!
— Трофеи имеются, — поддержал шутку Андрей и медленно полез в карман галифе. — Сейчас покажу… во!
Вынул дерматиновый футлярчик.
— Ба! Никак, брульянты?
— Золотишко в кольцах? Платина?
Андрей выхватил алюминиевую складную ложку о вилкой. Ребята громко захохотали:
— Ну, добыча! Ну, агрегат!
— Оторвал, Бугров!
— Нашел трофей!
— Обогатился на войне!
— Позубоскалили, и хватит, — строго сказал Павел Аверьяныч. — Пошли по местам.
Ребята, посмеиваясь, стали расходиться к станкам, а мастер, кивнув Андрею, направился в свой отгороженный от цеха закуток.
— Пошли поговорим.
Ждал этого Бугров и боялся. Ну что он скажет старику? Где взять слова, чтобы рассказать про его сыновей?..
Жизнь размечена по минутам, и все-таки времени не хватает. Поднимается Андрей около шести. Первым делом выключает звонок Медного Будильника. Его он заводит только для подстраховки — фронтовая «биомеханика» срабатывает безотказно.
Старается все делать бесшумно, чтобы не разбудить хозяйку, у которой он снимает «угол». Эта чертова богомолка скаредна, словно Плюшкин, и обязательно будет клянчить. Андрей отдает ей за продавленную кровать четверть своей зарплаты, но старуха, угрожая «выписать», требует вдобавок то полпайки хлеба, то талончик на жиры, а то самовольно отхватывает ножом полкуска стирального мыла, пока он на работе.
По карточкам Бугров получает только хлеб, крупу и сахар. Картошку покупает на рынке. Она дьявольски дорогая, ради нее приходится подхалтуривать. Андрей ездит два раза в неделю на резиновый завод «Богатырь», разгружает ночью угольные платформы. Там хорошо платят — галошами.