Брат болотного края

На краю мира, где истуканом застыл перепуганный Лежка, промелькнуло что-то, но Поля не оглянулась. Не мог мальчишка броситься на лихо — слаб скелет, мягка воля. Не на кого опереться, некого попросить, помоги, мол, друг сердечный, прогони лихо, выколи глаз, пока оно волчонка моего, зверенка не выпило. Сама. Все сама. Берегиней назвалась, так сбереги.

Палка. Нужен острый сук. Подбежать, пока тварь лакомится, броситься к ней, зацепить острием, не получится выколоть, хоть поцарапать бы око его одинокое. Сухие ветки валялись под ногами, но как наклониться, как подобрать? Как глаза отвести от волчонка своего, если вот он, погибает в двух шагах? Вдруг исчезнет? Поля опустилась к земле, вслепую принялась ощупывать ее перед собой. Сухие палки, тонкие ветки, а нужен сук, острый и крепкий, чтобы насквозь проклятое лихо продырявил, ослепил гадину.

— Спящий мой Хозяин, — зашептала Поля, отбрасывая в сторону сор и палую хвою. — Пошли мне в помощь силу свою. И острый сук.

Никогда еще она не обращалась к нему в человечьем теле. Знала, что не ответит, но не лесу же молиться, когда земля лесная тебя терзает, гонит прочь? Только далекий и озерный защитит. Если услышит. Если примет ее мертвячкой, а не лебедицей своей.

Демьян застонал, изогнулся в костлявых лапах, волосы упали со лба, и Поля разглядела, как посерел он. Миг для него тянулся годом, лихо терзало душу, сушило тело, а Поля все не могла нащупать проклятую палку.

— Помоги, — взмолилась она. — Если ты есть, помоги.

Кто-то вскрикнул у нее за спиной, затрещали ветки. Косматое, яростное и рычащее выскочило из ниоткуда и бросилось вперед. Пока оно летело, раскидывая комья земли из-под могучих лап, не зверь, а стрела, весь — сила и прыжок, весь — полет и злоба, Поляша успела моргнуть, прогоняя натекшие слезы, склониться к земле и отыскать самую крепкую палку-рогатину, что валялась у ног, да как назло не попадалась под руку. Выставив ее перед собой, Поля ринулась вперед, но косматый зверь достиг цели первым.

Он обрушился на лихо, вцепился в кость, что была тому правой рукой, дернул на себя и выдрал ее из плеча. Сухой треск разнесся по оврагу, посыпалась белесая труха. Лихо разжало уцелевшие пальцы, и Демьян рухнул на землю, как куль с мукой. Твари больше не было до него дела. Волк выпустил из зубов костлявую лапищу, опустил на нее свою, мохнатую, ощерился, зарычал зло, мол, сюда иди, гадина, разговор наш с тобой не кончен. Лихо сделало шаг, щелкнули костяшки на его груди, сделало второй, вот-вот обернется да поспешит в бурелом, не вышло с этими, выйдет с другими, чего бодаться? Волк замотал лобастой головой — налитая кровью губа оголила клыки, мышцы заходили под толстой шкурой, — подобрался и прыгнул. Время, собранное в пружину, рвануло вслед за ним.

Замахнуться бы, ударить по лиху, пока оно видит косматую добычу, жаждет ее, позабыв про других. Только лесная земля вдруг вспомнила, что не ходить по ней неживым ногам, захлюпала под ступнями, обращаясь в болотину. Поля бежала к лиху, перепрыгнув через бездыханное тело Демы, рогатина оттягивала руку, все двигалось слишком быстро, а Поля — слишком медленно. Она не успела совсем чуть, но и этого хватило.

Волк завис в прыжке, глаза его затуманились, до тонкого горла болотной гадины оставалось всего ничего, но лихо скользнуло в сторону, зубы клацнули в пустоте, и волк повалился на землю. Цепкие пальцы чудища схватили его за шкирку, легко подняли, будто не зверь то, а игрушка. Мотнули раз, мотнули два, а на третий отшвырнули в сторону. Лобастая волчья голова ударилась о каменистый склон оврага. Зверь коротко проскулил, кровь брызнула на серый песчаник, и все затихло.

Казалось, овраг вымер. Выстудился. Еще чуть, и укроется снегом — блеклым и плотным извечным настом. Лихо подхватило с земли вырванную руку, засунуло под пояс, что удерживал его изодранные лохмотья на костлявом теле, и медленно обернулось к брошенной добыче. Демьян лежал пластом на овражной земле, обездвиженный, мертвый почти, только дыхание слабое еще шевелило его чуть заметно. Лихо склонилось над ним, царапнуло между лопаток каменными когтями. Тот застонал, но не уползти ему было от чудища. Понимал это лес, понимало лихо, да и сам Демьян через морок своего небытия чуял, что конец близок.

— Гадина! — закричала Поляша, отталкивая лихо от поверженного волчонка своего. — Прочь! Уходи откуда пришла!

Рогатина слепо ткнулась твари в спину, а когда та ощерилась, показала сгнившие зубы и обернулась на крик, Поляша и сама не поняла, как ловко вышло у нее изогнуться, отвести руку и вонзить острый край прямо в безликую морду.

— Сдохни! — вопила она, не слыша себя, так сильно бился во всем теле страх и восторг. — Прочь пошла! Не твой он! Мой!