Брат болотного края

Камень ловко приземлился в руку. Он был гладким и теплым, пах деревом и мхом, имя Леси гудело в нем туго натянутой струной изумрудного цвета. Идеальный камень для той, кого лес обещался хранить и баловать, пестовать и растить. Идеальный камень, бросившийся под ноги лесному Хозяину. Лежка размахнулся, чтобы выбросить его подальше. На поваленной сосне сидела белка. Толстый хвост насмешливо качнулся. Блеснули бусинки глаз.

Лежка глубоко вдохнул, успокаиваясь, и поспешил через боярышник на поляну у края оврага. Лесин камень он вручил последним. Демьян и не заметил, который. Ему, полному лесных сил, но собравшемуся уходить, не было дела до ворожбы. Они встретились взглядами. Хватило одного кивка, чтобы сговориться. Одного кивка, чтобы решить судьбу. Лежки и леса. Леса и Лежки. Сына, рожденного не тем, но решившего сделать по-своему.

Демьян.

Когда брат кивнул — вскользь, пряча виноватые глаза с алчным блеском желания обладать тем, что ему не суждено было получить, — Демьян готов был почувствовать облегчение. Или радость. Давно забытое освобождение. Волну щекотных искорок радости. Что угодно. Но внутри него дернулась и завыла тоска.

Предложить — будто руку протянуть с зажатым в ней неподъемным мешком — Демьян решил, пока закладывал камнями Рваное Ухо. Камень за камнем ложились в ряд, и горечь мешалась со страхом, с болью в избитом теле и болью в уставшем нутре. Хотелось домой. Не в тот дом, что скрывался за лещиной. Не в тот, где Катерина творила женскую свою ворожбу — наваристый суп, чистые простыни, спокойный уют. А в другой. Неизвестный еще. Далекий настолько, чтобы лес этот проклятый не шумел ему в окна, не подглядывал через стекло. Но как разорвать звенья цепи, которой прикованы все они? Несчастные, неприкаянные. Демьян видел, как топчется в сухоломе брат — бледный, некормленый, а оттого почти прозрачный. Чуял тонкий запах смерти там, где пряталась Поляша. Ощущал смрад безумия от ряженых. И даже девка, которую никто уже не держал, все топтала лесные тропки, бормотала выдуманные наговоры, верила в несуществующую силу. Бросить их. Прямо сейчас бросить. Забыть про кинжал. Забыть про былые клятвы.

Бросить, как чужаков.

Они говорили на своем языке. Демьян не позволял себе вслушиваться. Неважно, что каждое слово вспыхивало в памяти ворохом лесных знаний. Они не хуже трясины утаскивали в самую глубь чащи, запирали в ней, не имеющей стен и решеток, так крепко, что и сам не поймешь, куда делись годы, куда ушло время, почему лежишь ты с распоротым брюхом на палой еловой лапище старый и мертвый.

«Найди кинжал», — просила та, что родила его, и тянула за собой в небытие, пахнущее мхом и валежником.

— Найду, — сквозь зубы прошипел Демьян, прогоняя из памяти материнский образ.

А дальше что? Жить здесь, нести в дом свет и город? Бежать прочь? Увозить их, безумных, куда подальше? Они только выбрались из оврага и теперь топтались на месте, все твердя про травы, камни и ворожбу. Кто скажет, что за твари живут в лесу, отданном болоту? Кто решится проверить, сработает ли с ними старое колдовство?

Лежка.

Брат первым рванул на поиски недостающего. Брат точно знал, что искать. Брат, нежданно взрослый уже, звонкий и чистый, вдруг полыхнул невиданной прежде силой знания. Демьян проводил его взглядом. Освобождение, невозможное прежде, но такое желанное, замаячило впереди.

— И не думай даже. — Злой шепот раздался у самого уха.

Демьян вздрогнул и отступил. Увлекшись мыслями, он и не заметил, как мертвая Поляша подобралась совсем близко. В полумраке зарослей ее легко можно было принять за живую. Грязная только, избитая, в измочаленных лохмотьях. А под ним все то же ладное тело, все те же тонкие руки, и линии, и покатые склоны бедер, и шея, и острый подбородок, и даже глаза почти такие же, что были, темные только. Демьян ловил себя на отголосках давнего желания, стоило различить Поляшу в буреломе. Но свет был к ней безжалостен. Тлен покрывал бледные руки, кожа влажно блестела, холодная и неживая, темень глаз наливалась смертельной тоской и голодом. Демьян смутился, отвернулся, не ответил ей.

— Не смей, слышишь! — Поляша схватила его за рукав. — Он мальчик совсем, не губи его, себя спасая…

— Пошла прочь. — Отвращение клокотало в горле. Демьян вырвался и зашагал следом за Лежкой.

— Демьян! — крикнула ему Поляша. Он не обернулся. — Зверь проклятый!

Ряженые испуганно притихли. Девка, решительно взявшая их под защиту, о которой ее никто и не просил, начала шептать, убаюкивая их, как детей малых. Так и просидели они на поляне у края оврага, пока Демьян не вернулся. Поля встретила его звериным шипением, но ближе не подошла. И то хлеб.