Брат болотного края

Последний камень горкой лег на верхушку, не разглядишь, кто покоится там, скрытый мшистыми спинами. Демьян поднялся, отряхнул руки и обернулся. Девка обтирала ладонь о широкую штанину, уверенность в ней сменилась равнодушной усталостью. Безумицы смотрели на нее во все глаза.

— А нас? — наконец решилась белесая. — Нам ты поможешь?

— Вас мы выведем к людям, — сказала девка. Оглянулась на Дему, поймала его взгляд, впилась своим — прозрачным и пустым. — Ведь выведем?

И он кивнул. Сам не понял почему, но кивнул.

Ученик зверя

Олег.

— Анка нас сюда привела, — бормотала и бормотала кабаниха, пробираясь через бурелом вверх по склону оврага. — Пойдем, сказала, там лес, там свобода, там можно собой быть, понимаешь? Собой!

Леся кивала ей, не глядя, и куталась в порванную на локте шаль. Близость чужого сильного тела ее пугала. Лежка чувствовал эту тревогу, как волнение листвы на ветру сквозь сон. Ш-ш-ш-ш. Шорох и шепот. Шуршание и шевеление. Леся ускоряла шаг, запутываясь в чужих шароварах, но кабаниха легко поспевала за ней, будто привязанная, позабыв, как рвалась недавно опрокинуть и смять.

— Сука! — завопила она, появившись словно из ниоткуда, пока остальные покорно засобиралась в путь, сами не зная, с чего это слушают пришлую девку.

Лежка оставался в стороне. Смотреть на Лесю, равнодушно стирающую кровь с ладони о край рубахи, было невыносимо. Стылая, как голый лист на закате осени, она отдалилась так необъяснимо далеко, что Лежка все никак не мог потянуться к ней, дотронуться, встряхнуть, воротить обратно. И продолжал топтаться в сухостое, пытаясь лизнуть глубокую царапину у локтя, ждал, вдруг окликнет его Леся, изнемогал от желания, чтобы окликнула.

— Сука!

Понадобился один рык — яростный и злой, решительный, почти звериный, чтобы понять, как тихо было до него в овраге. Безмолвные, они подбирали сумки, оправляли одежду, оглядывались, в поисках дорожки наверх. А потом через кусты рвануло горячее тело, раскидало траву и хвою, бросилось, неистово рыча.

— Убью! Ты Анку нашу! Анку! Убью, сука!

Вопил тот, кто прятался под кабаньей мордой. Маска сбилась, опала назад вместе с капюшоном, и Лежка вдруг понял, что свирепый перевертыш не кабан вовсе, а кабаниха. Коротко остриженные темные волосы не скрывали женских черт, пусть и перекошенных ненавистью.

Лежка бросился наперерез. А Леся и не дернулась, вскинула только руки, прижала к груди, да шаль соскользнула на землю, лизнув ее кончиком по щеке на прощание. Жесткое, будто литое тело кабанихи впечаталось в Лежку и свалило его с ног. Он рухнул на землю, кубарем покатился по сухим веткам и острым камешкам, но хватки не ослабил — правой рукой успел вцепиться в мохнатую куртку кабанихи, левой — со всей силы обхватил ее поперек твердой груди. Кабаниха дернулась, зарычала по-звериному, заметалась, почти вырвалась, но подоспел Демьян.

Схватил кабаниху за шиворот, поволок за собой прочь от придавленного Лежки. Тот совсем выдохся за мгновения короткой борьбы, взмок от страха, измучился от непомерного усилия. Ему показалось, что целый век прошел от прыжка до падения, а Леся не успела и вскрикнуть.

— Не бей ее, — попросила только, останавливая размах Деминой руки. Тот зло ощерился в ответ. — Она не со зла, от горя… Не бей.

Кабаниха мешком повалилась в грязь. Демьян обтер ладони, глянул на Лежку.

— Чего разлегся? Вставай, — проворчал он с досадой, даже в сторону сплюнул.

А Леся уже склонилась над притихшей кабанихой, зашептала чуть слышно. Лежка опасливо поднялся на ноги, отряхнулся, ощупал себя, вроде цел, только бок ушибленный поднывал, да в груди противно шевелилась обида — даже не подошла, даже руку не протянула, не помогла подняться. Он себя не пожалел. Прыгнул. Бабу эту проклятую повалил. А она не к спасителю — к врагу бросилась.

— Тихо, тихо, вон товарки твои, — шептала Леся, поглаживая колючий ежик на голове кабанихи. — Вместе пойдете. Закончится все.

Ряженые в зверей неловко топтались поодаль, но тут, услыхав в голосе Леси приглашение, бросились к кабанихе. Заагукали, запричитали.

— Ладушка, не дури, — просила блеклая олениха. — Тат, скажи ей, не надо нам тут оставаться, вернемся.

— Домой пора, — вторила ей волчиха. — Послушай Вельгу, нельзя нам тут.

Олениха прильнула к плечу товарки, притянула к себе безвольную лапищу кабанихи. Они застыли, скорбь расходилась кругами, как вода, принявшая камень. Леся тихонько отошла от них и наконец посмотрела на Лежку.

— Она не со зла, — виновато сморщилась. — Не обижайся.

Будто Стешка за неразумную Феклу прощения просит, мол, не хотела она рубашку тебе изрезать, милый братик, безумная, что с нее взять, не бранись уж, я починю, как новая будет. Лежка дернул плечом. Отвернулся. Обида щекотала в горле, поднималась соленой водой. Чтобы не пролилась, пришлось уставиться на Демьяна, тот как раз огляделся, нашел тропинку, ведущую вверх по склону оврага, и принялся перешнуровывать ботинки.

— Эта где? — спросил он сквозь зубы.