Брат болотного края

Пока она ворожила — терла в пальцах сухую медуницу, стучала камешками то так, то эдак, Демьян присел в отдалении, не сводя глаз с брата. Лежка, будто и не чуя того, следил за каждым движением тетки — как она берет в одну мертвую руку голышек, как бьет им о другой, как плюет на стертую в пыль траву, как греет в ледяных пальцах камешки, словно может согреть. Демьян не видел ворожбу эту прежде, но знал, что ничего у мертвой не выйдет. Не вышло. Камни оставались холодными. Равнодушно шумел лес.

— Может, мне попробовать? — Лежка мялся рядом, как молодка на выданье.

— Не тронь, — шикнула на него Поля. — Бабья ворожба, куда лезешь?

Обернулась к девке: та ворковала с ряжеными — одну руку положила на плечо кабанихи, второй держала за локоть блеклую олениху. Та, что пряталась за волчьей мордой, сидела рядом, преданно слушая тихие слова девки. Демьян только головой покачал. Безумные безумным рознь. Вот одна над другими и властна. Теперь они за девкой пойдут хоть в огонь, хоть в топь. Хоть в серый дом на пожизненное заключение.

— Ты! — прикрикнула Поляша, обрывая колыбельную, которой дурманила ряженых девка. — Поди сюда.

Та медленно подняла лицо, посмотрела без страха, с недовольством, но встала и подошла. Ряженые без нее тут же сникли, потупились. Демьян вытянул ноги, откинулся на осиновый ствол. Уставшее тело ломило болью. Тупой и стылой. Лапища лиха еще чувствовались на нем острыми точками ломоты. Демьян позволил себе прикрыть глаза. Это усталость. Простая усталость. Ни потеря, ни ревность так не болят. Он решил, а значит почти свободен. Все хорошо.

— Кровь у тебя идет? — спросила Поляша девку.

— Откуда? — не поняла она.

— Оттуда, — грубо оскалилась мертвая. — Первая кровь была уже? Пошла?

— Да, — голос девки притих, сбился. — Была. — Помолчала, собираясь со злостью, бросила коротко: — А тебе-то что?

Демьян ухмыльнулся. Сразу видно — городская. У лесных баб ответ припасен. Либо да, либо нет. Если нет, то не посвященная ты еще, для леса не существующая. Бесполый дух. Не зверь даже. Так, человечья тень. Ни силы в тебе, ни зову. А с первой кровью все меняется. Из духа в человека. Полный нескончаемых сил сосуд с приоткрытым горлышком.

Демьян помнил, как в одну ночь поменялась их с Феклой детская жизнь. Матушка повела притихшую дочку в лес — обе в белых платьях, босые и тревожные. У одной в руках родовой серп. У другой — запачканная кровью простынь. Вернулись они на закате. Фекла, чуть живая от усталости, молча собирала свои пожитки — деревянный гребень, зеркальце, купленное Батюшкой в городе, камешки и перышки, тряпичный ободок, старую куклу с нарисованными глазами и вырезанного конька с пушистой гривой из мочала.

— Ты куда теперь? — только и смог спросить оробевший Демьян.

Сестра всхлипнула, рывком обхватила его, прижала. От нее остро пахло землей и кровью, потом и бесконечным днем, полным страха.

— Я ее убью… — поклялся Демьян, изнемогая от жалости и ярости, и тоски, и странного жара во всем теле.

— Дурачок! — выдохнула Фекла, разжала объятия, застыла, разглядывая брата. — Матушка ни при чем. Это закон жизни. Первая кровь пришла. Я теперь лесу представлена. Я теперь его. — Потянулась и легонько погладила брата по гладкой еще щеке.

— А я чей? — чуть слышно спросил Демьян, но она услышала, оглянулась в дверях.

— Ты лесу отдан еще до рождения, Демьян. Вот вырастешь и сам его возьмешь.

Первая кровь пролилась, лес принял ее как дар, а взамен наградил Феклу непомерной пока еще мудростью. Чтобы объять ее, нужна другая кровь. Вторая. Чтобы из девушки вышла женщина. Женщинам подвластна особая сила, особое знание. Две крови, отданные лесу, и станется бесплотный дух могучим вместилищем лесной ворожбы. Демьян знал о ней понаслышке. Выращенный Глашей, он хватал по верхам, не вдумываясь особо. Не по его честь, не по его долю. А тут гляди-ка. Лежка глядит задумчиво, будто слышал когда-то и запомнил, а теперь вразумел. И просит пришлую девку, не дрогнув голосом:

— Подержи камни в руках, им согреться нужно.

— А она почему не может?

Лежка потупил взгляд. Ответ повис в воздухе, но произнести его не решался никто, даже Демьян. Ему в нос тут же ударил кислый дух крови, засохшей на любимом теле, остывающем медленно, но неотвратимо. Он посильней прижался затылком к стволу. Дерево мерно пульсировало сонной силой. Стало легче.

— Почему? — требовательно переспросила девка.

— Потому что мертвая я, — процедила Поля. — Понятно? Ворожба эта мне закрыта. Трижды я проливала кровь. На первый открыла дверцу, на второй перешагнула через порог, на третьей вышла прочь и вернуться уже нельзя. Понятно теперь?

Потянуло болотной гнилью. Заскрипел недовольный перелесок. Заклубилась влажная дымка со дна оврага. Девка отшатнулась от протянутой пригоршни голышей. Испуг ее почуяли ряженые, заволновались, закопались.

— Да бери ты уже! — не отрываясь от осинки, рявкнул Демьян.