Брат болотного края

Кабаниха в последний раз всхлипнула и затихла. Топь лизала ее щеки. Лицо выглядывало из болотины, как посмертная маска. Поля провела кончиками пальцев по холодной коже век, опустила их, не дрогнув.

— Вот так. Спи. Дедушка уже развел костер, — проговорила она и потянулась к поясу.

Кинжал легко соскочил с него, заляпанные грязью ножны полетели в топь. Старое лезвие тускло вспыхнуло, Поля залюбовалась им. Сколько раз она крутила в руках родовой кинжал, дивилась, как ладно ложится в руку, как легок и как безжалостен он. Подносила лезвие к бедру, нажимала легонечко и глядела, как вытекает из свежей раны алая кровь.

— Баловница, — хрипел Батюшка и тянулся к ней, чтобы слизать кровяную струйку на ослепительно белом полотнище молодого тела.

Задушенная тяжестью, стиснутая большими ладонями, Поля уворачивалась от жадных поцелуев, чтобы щеки не натерла колючая борода, и все продолжала оглаживать рукоять кинжала. Но и думать не смела, что однажды он станет не чей-нибудь, а ее — Поляшин. Кто решится отобрать то, что покоится на дне болотины? Кто решится проверить, не прячет ли мертвая под саваном своим родовое серебро? Уж не волк. Уж не брат его. Уж не пришлая девка.

Поля оборвала край рубахи, завернула кинжал, спрятала за пояс, и лезвие тут же согрелось, заласкалось, будто кошка домашняя.

— Я тебя кровью напоила, — бросила Поляша болотине. — Твоя очередь сыночка моего согреть. Ты поклялась.

Топь всколыхнулась и затихла. В тишине этой Поляша расслышала, как замолкает сыновий плач, сменяясь детским сопением, сонным и спокойным.

— Спи, мой мальчик, — попросила Поляша. — Скоро свидимся.

Шлось по сытой болотине легко. Мох под ногами проседал, но вода из него почти не сочилась. Топь, согретая горячей кровью, ушла в глубину. И до утра останется там, забрав с собой гнилые фонарики, кряхтение мавок и заунывные песни квакш. В такие ночи, когда лесная тьма укрывает низины густым пологом, спят даже те, чьи веки давно истлели. Поля чуяла, как кутает ее сонный морок беззвездной, сытой ночи.

— Тьма сегодня сытая, хоть глаза выколи, — охала Глаша, глядя в окно. — Дома сегодня сиди, девка, поняла?

И Поля слушалась, уходила к себе, накрывалась с головой, пряталась поглубже и до утра не казала носа. Чего бродить по лесу, если спит он. Завернулся сам в себе, обнял кронами корни, подсушил низины, напоил верхушки, выгнулся дугой, сжался в точку, исчез, истлел, зародился вновь, чтобы с рассветом исторгнуть из собственного чрева себя самого. А теперь Поляша шла в темноте, дышала нездешним воздухом, который весь — прозрачная синь, блеклый беж, пугающая темень и чуть слышный вересковый цвет, и не узнавала ни шорохов, ни голосов, знакомых ей лучше, чем голос, шепчущий в голове: «Куда идешь? Кого найдешь? Куда иду, того найду? Куда идешь? Кого найдешь? Куда иду, того найду. Куда идешь?»

— Да замолчи ты, — не выдержала Поляша.

Голос восторженно ахнул и тут же забормотал еще быстрее.

— Куда идешь? Кого найдешь? Куда иду, того найду. Куда идешь? Кого найдешь? Куда иду…

Поля отмахнулась от темноты, рассекла ее ладонью на два лоскута. Голос вскрикнул от боли, но не отстал.

— Куда идешь? Кого найдешь? Куда идешь? Кого найдешь?

Болотина лениво хлюпала под ногами. Поля шагала, заставляя себя не слушать, бормотание. В полнейшей тишине, неслыханной для леса, вечно бурлящего жизнью, он грохотал все оглушительнее, бил по ушам, стучал в висках. Поля пробиралась к тропинке, не видя ничего перед собой, на одном только чутье, дарованном Батюшкой.

— Ты теперь лесовая, — сказал он, оглаживая березоньки по пути к дому. — Никто тебя с пути не собьет, каждая тропка выведет. Слушай лес, он не обманет.

Под большими ладонями Батюшки березоньки взволнованно дрожали сережками, чуть уловимый звон летел по рощице, передавая благую весть — Хозяин добр, Хозяин ласков, Хозяин нашел себе молодую жену и ведет ее к родовой поляне. И не было хмари, не было топи. Не было проклятого голоса в голове.

— Куда идешь? Кого найдешь? Куда идешь? Кого найдешь?

— К болотнику на поклон! Лешему в бороду! Кунице в гости! — зашипела Поля, ринулась через тьму вперед, туда, где начинала лосья поляна.