Брат болотного края

Девка горела в его руках. Плавилась, словно тягучая еловая смола на солнце. Пахла так же — хвоисто и терпко, абсолютно лесно. И прошлое тут же услужливо хлынуло, закружило голову. Кто пах так, кто вжимался под ним в сырую землю, кто царапал его обломанными ногтями? Поляша. Тоненькая, как молодая березка. Но полная лесной мудрости, родовой силы, чащобного духа. Телесного голода молодой зверицы не хватало ему в Катерине, любящей горячо и полно, без жажды, с человечьим гонором перед беззастенчивой яростью волка. Девка же не смущалась своего желания. Хотела и брала, хотела и отдавалась. Откуда только нашлось столько силы в измученном лесом тельце?

Демьян сжимал ее шею, и пальцы обхватывали ее полностью, почти встречались на загривке с приподнятыми прозрачными волосками. Девка не закрывала глаз, но смотрела мимо, куда-то в сторону, выше его плеч. Демьян даже оглянулся разок, не смотрит ли кто. Нет. Ничего там не было. Только сосновый бор обступал поляну, пока хозяин ее топтался по сухим тропам, вздыхал, ожидая рассвета, который прогонит незваных гостей прочь. А девка все продолжала смотреть, не моргала даже. Кусала губы, жадно тянулась ими да впивалась, как изнывающая от жажды. Будто тот, кто всю свою жизнь боялся большую воду, вдруг обернулся ею и сам поманил себя шагнуть с обрывистого берега в бездонную пучину.

И девка шагнула, не размышляя.

Она говорила что-то. Демьян точно помнил, как отвечал, не слыша вопроса. А она все спрашивала, все пытала его, не выпуская из цепких рук, прижимаясь крепче, утягивая глубже, растворяя в себе, как ночь уже растворила их обоих, не спрашивая согласия.

Нужно было отбросить ее от себя. Нужно было разозлиться. Гляди, разыгралась, почуяла бабью власть. Гляди, возомнила себя лесной зверицей, пропахла бором, налилась тяжелой зеленью. Гляди, выдумала, что своя она и имеет на Хозяина право. Поманила, а он пришел. Да что там! Прибежал, заскулил, припал к ногам, облизал руки. Хвостом забил, пузо подставил. Мало, что ли, в городе было ему таких, падких до грубой ласки? А эта! Без жалости не взглянешь. Безумная, хворая, чуть что, сразу сопли по щекам. Не помнит она, а он ей что? Доктор? Брат? Сват? Жених названный? Тьфу!

Демьян злился, рычал, кипел яростью, но сладость нитей, связавших их раскаленным узлом, все крепче опутывала его. Он задыхался, накинутая на спину старая теткина шаль колола влажную кожу, хотелось вырваться, глотнуть ночного воздуха, перевести дыхание. Но в девке будто лопнула пружина, и теперь она неслась, не разбирая дороги, в самые темные недра своего нежданного желания.

— Хватит, отпусти, — хрипел он, а должна была она. — Тебе же больно. Тебе же не нужно это. Я знаю, что не нужно. И мне не нужно. Зачем мне твоя боль? Зачем мне твой страх? Что ты стонешь? Что ты хочешь от меня?

Девка все смотрела мимо, губы ее, измученные его губами, кривились то ли в улыбке, то ли в оскале, а бор шумел над ними, а старый лось вздыхал где-то в стороне. В Демьяне же дыхания не осталось. Он рвал воздух зубами, проглатывал его лоскуты, пока тьма проглатывала мир вокруг, сгущая его в сверкающую точку. Добежать бы, оторваться от земли, прыгнуть и воспарить. Зависнуть в небытие. Как просто это было с Катериной. Как невыносимо хорошо с Поляшей. Как мучительно невозможно с этой, глядящей в лес за его плечом.

— Да посмотри ты на меня! — зарычал он, тряхнул ее посильнее, вбил в землю так, что она очнулась и почувствовала, как томителен и близок их миг небытия.

Девка вскрикнула, оскалила зубы в пугающей нездешней улыбке. И посмотрела. Вместо глаз у нее было два провала в лес. Туда Демьян и упал, порванный на части восторгом и ужасом бесконечного прыжка, обернувшегося падением.

А когда все закончилось, просто и тихо, как заканчивалось всегда, и Демьян оказался в остывающей пустоте — голый, дрожащий и обессиленный, девка ужом выскользнула из-под него, подхватила сброшенные тряпки, прижала их к животу и глянула рассеянно, будто и не видела ничего перед собой. Никого не видела. Демьян тяжело сглотнул, пересохшее горло саднило, представил, как больно должно быть ей. Больно, стыдно и холодно.

— Простынешь, — проговорил он, отводя глаза. — Не стой босиком.

Девка вздрогнула, посмотрела на него, заметила наконец, кто лежит у ее ног, истерзанный ею, истерзавший ее. И от взгляда этого — нездешнего и дикого — Демьяна пробрало ознобом. Девка ничего не сказала, только подняла с земли шаль, влажную от пота, потемневшую с одного конца от пролитой в землю крови, и застыла так, покачиваясь на тонких веточках ног, как кулик, увязший в болоте.

«Ты чего?..» — хотел спросить Демьян, но не успел.

Девка потянулась к нему, провела ледяным пальцем по заросшей щеке, улыбнулась широко и ясно и тут же выпрямилась, развернулась и побежала в лес.

— Стой! — закричал Демьян. — Стой, говорю! Леся!

Но девка и не думала слушаться, словно он ей и не указ был. И правда ведь не указ, понял наконец Демьян, и от мысли этой ему стало так тоскливо, что он до крови закусил губу, чтобы не завыть.