Брат болотного края

Лежка выбрался к ним на пригорок. Лес заканчивался пологим склоном, поросшим жесткой травой. Она успела выгореть на жарком солнце. Желтоватый, жухлый ковер, устлавший последний рубеж до серого дома. Его Лежка увидел впервые. Столько слышал, представлял по ночам, боялся россказней старших, а увидел и не понял толком, отчего всех так пугал этот приземистый, вытянутый дом, слепо глядящий на лес через мутные окна. Ржавая сетка, отделявшая понурую траву двора от травы, росшей на свободе, тихо поскрипывала. Местных безумцев видно не было. Только лесные ряженые топтались у последних осиновых стволов, прореженных кособокими елками. Обе девки неотрывно смотрели на дом. Натянутые, как струночки, они тихонько звенели, покачиваясь, ветер трепал подолы и волосы, безвольные руки теребили рукава. Лежке захотелось взглянуть на безумиц поближе. Его тянуло заглянуть в пустые глаза, понять, что же там скрыто на самом дне. Вдруг в мутных водах безумия виден тот, кто спит на дне озера? Тот, кому не досталось их крови.

— Я и указывать не буду. — Под ботинками Демьяна скрипнули комки пересохшей земли. — За руку поведу.

— Не трожь! — Леся вскинула перед собой ладонь.

К звону натянутых жил безумиц добавился напряженный, тревожный гул. Будто шмель кружит над цветком. Будто небо затрепетало, готовое разразиться молнией. Демьян запнулся. И Леся тут же потеряла к нему интерес, обернулась на безумиц, потеплела взглядом.

— Отпусти их, волчок, — тихо попросила она.

— Я и не держу.

— Нет, как следует отпусти. Как Хозяин отпускает. Пусть уйдут.

Лежка помнил все Батюшкины наговоры, какие слышал от него. Знал, как поить серебро, знал, как усыплять зверя. Знал, как окроплять кровью дорогу от лобной до родовой поляны, чтобы мертвые твари не вызнали ее по запаху и следам. Знал, чем Батюшка манил за собой безумцев, заглядевшихся на звезды. Но как отпускать их из леса — нет. Не было того знания в бездонной Лежкиной памяти. Не учил Батюшка милости к чужой свободе. Значит, не было ее у него. И в лесу такой милости не было.

Леся поняла это по растерянному молчанию. Поморщилась. Ничего не сказала. Поманила безумиц, и те подались к ней, как голодные куры — к ладони, полной зерна.

— Вот и пришли, да? — ласково спросила она.

Пустые головы закивали, закачались одуванчиками на тонком стебельке.

— Страшно было. Холодно было. Голодно. Ничего. Теперь не будет.

Потянулась рукой, провела пальцами по шее той, что стала совсем прозрачной.

— Отпусти Тварюшу, милая, сама ты ее держишь. Вот она и скалится. Чуешь?

Безумица кивнула. Вздрогнула, распрямила плечи, но глаз так и не подняла. А Леся уже распахнула объятия перед второй. Высокая и нескладная, она смотрела на Лесю с детским изумлением.

— Их не прощай. Оба они виноваты, — строго сказала ей Леся. — Что мать, что отец. Не прощай. Никогда не прощай. А себя прости. Ты не виновата. Нечего тебе на луга сбегать. Живи здесь. Имеешь право. А они нет. Поняла?

И снова кивок. И снова судорожный вдох без выдоха.

— Идите, — попросила их Леся, развернула спинами к лесу. — Отпускаем вас. Нет над вами у леса силы. И не будет. Идите.

Безумицы застыли на миг. Слышно было, как рвутся натянутые струны, как спадает морочный туман. Первый шаг они сделали робко. Второй смелее. А на третьем они уже бежали вниз по склону. Прочь от леса и лесовых людей.

— Пойдемте, — проговорила Леся. — Не надо им вслед смотреть. Нет их больше для нас.

Лежка не мог поверить своим глазам. Тихая сила, мерцающая вокруг Леси, пугала его и манила. Он и сам был готов поддаться ей и принять за высшую над собой. Пришлая девка говорила, а лес вторил ей. Пришлая девка отпустила безумиц, и они ушли. Пришлая девка сжала в руке ладонь зверя, и тот послушно разрешил ей вести себя, как на привязи. Горячую ладонь Леси в своей руке Лежка ощутил, лишь когда они вернулись в перелесочек. Стоило им остановиться, как окутавшее все вокруг полотно спокойствия пошло волнами, лопнуло в самом центре, распалось на лоскуты. Лежка почуял, как вспыхнул алой яростью Демьян, и сжался в предчувствии бури.

И буря тут же грянула.

— Ты чего творишь? — глухо прорычал Демьян, выдергивая ладонь из ослабевшей руки Леси. — Ты чего, слепая курица, удумала? Ты чего лопочешь? Несешь чего?

Злоба пахнула звериным дыханием, мертвым мясом, тяжелой водой. Лежка попятился к сосне, стоявшей в глубине перелеска. Буря, сгустившаяся над головой, придавила его к земле, перехватила грудь. Если бы он мог, убежал бы, да ноги обмякли. Демьян тяжело дышал, испарина покрыла перепачканный пылью лоб. Он будто раздался в плечах, стал выше и шире, а Леся, стоявшая перед ним, напротив истончилась, исчезла почти в грозовом облаке его гнева. Нужно было схватить ее, увести из-под удара, но сил в Лежке оставалось только на безмолвное присутствие.

— Ты зачем их так отпустила? Их довести нужно было! В руки сдать!

— Они дойдут, — откликнулась Леся. — Тебя, волк, не то обидело. Ворожба моя… Сам-то не смог.