Брат болотного края

Лежка только зубами скрипнул, слова эти больней ожгли его, чем окаменевшего от ярости брата. Не знал той ворожбы Хозяин, не знал Лежка, и Батюшка не знал. Откуда пришлой девке знать? Он, может, и спросил бы ее, да прокушенный язык распух во рту.

— Какая ворожба? — выдохнул Демьян. — Ты слов таких у кого нахваталась? Ворожба! Иди отсюда, пока не задрал! Пошла, говорю! Тебя в палате дожидаются, небось…

Леся дернулась, но удар сдержала.

— Подождут еще. У меня с лесом свой уговор.

Демьян фыркнул, оскалил зубы. Желтоватые и крепкие, как у волка. Звериная гримаса стерла человечье лицо. Перевертышем сделал Демьяна лес, науку ту не изжить из нутра, прячась в городе. Лежка заморгал, прогоняя дурман, еще чуть, и он увидел бы, как волк роет тяжелой лапой землю, а не брат стоит.

— Уходи, говорю, — глухо сказал тот. — Пока отпускаю, уходи.

— А иначе что? — насмешливо спросила Леся, уперлась кулаками в бока, выгнула грудку, будто сорока задиристая. — К озеру меня потащишь? Как Батюшка твой? — И зло расхохоталась. — Что, думал, не поняла еще, как вы тут живете? Что людей из больнички уводите? А назад они не идут!

Демьян вскинул подбородок. Всклокоченная борода облепила его, словно приклеенная.

— Ничего ты, девка, не знаешь. Пора тебе. Уходи, откуда пришла.

— Не знаю, говоришь? Это вы ничего не знаете! — Вскинула руку, обвела ей лес, притихший у нее за спиной. — Лесу кровь не нужна! Озеру не нужна. Болото поите! Болото кормите! — Сплюнула под ноги. — Хоть раз бы прислушались, что лес говорит… Он же… Живой он, Дема. Живой.

Лежка весь обратился в слух. Никто еще на его памяти не говорил так. Никто не облекал в слова страх, которым полнился род их и дом со дня, как силы начали покидать Батюшку. Вдруг не тем они ограждали себя от гнили и мора? Вдруг не кровь нужна озеру, а покой? Вдруг не сон вечный, а пробуждение? Вдруг безумцы, ушедшие за звездами на спящем дне, — лишняя жертва, ненужное зло, пустое дело? У кого спросить о том? Кто ведает, если Батюшка умер, а нового так и не народили?

— Совсем головой поехала, — беспомощно пробормотал Демьян. — Делай что хочешь, девка… Здесь оставайся, к людям иди. Не мое это дело больше. Некогда мне с тобою тут нянчиться.

Отмахнулся, будто от мухи назойливой, и глянул на Лежку.

— А ты чего стоишь, уши греешь? Тоже думаешь, что не тому я тебя учу?

Лежка и рад был бы ответить, только тело его предало. Обмякло, отяжелело. Он и мог только стоять, привалившись к сосне, не моргая, не дыша почти, слушать и запоминать каждое слово.

— Чего молчишь? — вспыхнул Демьян. — Может, у девки пришлой поучишься, как Хозяином быть?

— Зачем ты ему врешь? — Леся рассержено нахмурилась, в прозрачных глазах потемнело. — Не будет он Хозяином, сам же знаешь. Но врешь. Постоянно врешь.

— Рот закрыла бы… — Скрипнули волчьи зубы, поднялась шерсть на загривке. — Не твоего ума дело. Я ж тебя как зайца пришибу. Не чуешь, что ли? Совсем чумная?

Чумная она. Чумная, как мать ее, чумная. Бабка забормотала в чужой памяти, которую Лежка признал своей. Обида и боль прожгли дурманные путы, сковавшие тело. Лежка стряхнул их, как липкую паутину. Одним движением оттолкнулся от соснового ствола, вторым — скользнул между Демьяном и Лесей, заслонил ее собой.

— Гляди, очухался, — фыркнул Демьян. — Идти нам надо, где тетку потерял?

— В лесу она ждет, нельзя ей к людям, — ответил Лежка, чувствуя спиной живое девичье тепло.

Демьян кивнул, соглашаясь. Мертвым нечего делать на человечьей земле. Коли умер в лесу, а лесом не упокоился, то на тропу не ступай, на глаза людские не показывайся. Сиди в чащобе, в болоте сиди. Нечего путаться с теми, чье тело еще живое.

— Ей нельзя, а этой можно. — Повел плечом, сбрасывая злость. — Твоя подружка? Вот и веди ее к забору сам. А я тут подожду.

Лежка опешил. Вставая между ними, он и подумать не мог, что ему придется выбрать сторону. Он хотел оградить Лесю от удара. Остановить разъяренного волка. Но решить, кто прав в споре их, он не мог. Не знал как, и узнавать не желал. Только Демьян уставился на него сузившимися от гнева глазами. Только Леся доверчиво дышала ему в спину. А он вдруг увидел себя со стороны, через мутную пленку, словно лежал на дне глубокой воды и глядел на мир через толщу не в силах ничего изменить, только увидеть и запомнить.

— Нет, — пробормотал он, не переча брату, а лишь подтверждая осознанную правду. — Я не могу.

— Чего не сможешь? — устрашающе спокойно переспросил Демьян. — Взять бабу дурную за волосы, стащить по пригорку и там оставить? Этого не сможешь? Да? А Хозяином, думаешь, легче будет? А Хозяином, думаешь, сможешь?

— Нет, — удивленно повторил Лежка. — Не смогу.

Мутность мира заменило кристальной чистоты понимание, что ему никогда не хозяйствовать в лесу. Не быть ему Батюшкой. Не возводить дом на родовой поляне. Не быть этому. Не суждено. А Демьян отшатнулся, закашлялся от неожиданности.

— Передумал, значит?..

— Нет, Демьян, не передумал… Не мое это просто. — Лежка слабо улыбнулся, развел руками. — Ты прости.