Брат болотного края

Поляша попятилась, ожидая, что волк кинется на нее. Но тот лишь вдохнул поглубже пряный багульничий дух, выдохнул шумно, улыбнулся чему-то своему, нехотя оторвал глаза от неба и огляделся, будто и не смотрел еще по сторонам, не видел раньше, как мелеет пологий край озера, уступая место гнилой болотине. Поляша нащупала запрятанный сыновий листочек, сжала в ладони покрепче. Ее мелко трясло нервным ознобом. Столько идти, столько тревожиться. И вот они. Все по местам. Не хватает только последней силы. Озерная тут, дрожит в человечьем теле. Лесная тут, глядит волчьими глазами на дело рода своего. Болотных тварей дождаться осталось. Идут уже, плывут, ползут, тянут лапищи, волочат брюхи. Лишь бы волк их не почуял, лишь бы не сбежал.

— Знаешь, что здесь? — спросила Поляша онемевшими губами.

Демьян покачал головой.

— Никогда на этом берегу не был. Вон с того, — он кивнул через сонное озеро на темнеющий песочный обрыв, — ты меня в воду утащила. А что здесь… Не знаю. Сюда нас Батюшка не водил.

— Нас, может, и не водил, а безумцев к тому берегу нечего было гнать, только к этому.

Глянула на Демьяна — тот слушал внимательно. Не смотрел больше по сторонам. Каждое слово ее ловил с жадностью, с какой прежде целовал ее всю, до мельчайшей родинки. Хорошо.

— Сюда он их вел. Через лес, по своим тропам. Ты их небось и не знаешь.

— Не знаю, — легко согласился он. — А ты, я гляжу, теперь совсем лесной стала.

— Я в лесу умерла. Мне он теперь и дом, и господин, и могила.

— И как из него могилка вышла? Мягкая?

Поляша дернула щекой, сама не зная, то ли оскал спрятала, то ли улыбку.

— Получше других. Уж мягче, чем эта. — Взмахнула рукой, но не широко, чтобы волк не заметил, как забугрилась серым болотина там, где лысые макушки мавок показались над толщей мха и ила. — Это же могила. Братская… Сестринская могила.

Демьян ошалело моргнул, помотал головой. Не поверил.

— Глупости говоришь, — оборвал он. — Пугаешь меня, а я и так пуганый. Болото это проклятое. Зачем сюда привела? Не найти спасения там, где умерло все.

— Там, где умерло все… — эхом откликнулась Поляша. — Не найти спасения там, Дема, где заложные покойнички гниют.

Волка передернуло. Взлохматилась шкура на загривке. Поляша помнила, как трепала тот мех, а зверь скулил от власти над ним, от запаха ее и близости. А теперь Демьян смотрел ошалело, словно и не было ничего, кроме этого зыбуна и мертвых, оставленных, но не упокоенных в нем.

— Так он их здесь?.. — через стиснутые зубы спросил Демьян. — Здесь их резал? Сюда водил?

— Сюда, куда ж еще, — равнодушно откликнулась Поляша и глянула мельком в сторону, где болотина шла беспокойной рябью. — Сюда приводил, здесь резал. Тут они и оставались. Долго. Очень долго. Один на другого ложился. Третим покрывался, пока четвертого ждал. Девки молодые, парни безусые. Дети почти.

— В лес бежали, — медленно проговорил Демьян, темнея лицом. — А пришли в болото.

Поляша покачала головой.

— Не было здесь болота, Дёма. Озеро было. Гладь, вода, тишина тишайшая. А как Батюшка твой повадился кровью его поить, тут-то болотина и пробудилась. Гниль покойничья да ил кругом. Не спало озеро, а умирало. Погляди, что мы с ним сделали!

Демьян оперся на руки — те провалились по локоть в жижу, встал с трудом. В нем не осталось ни волчьего, ни лесного. До смерти уставший человек покачивался на слабых ногах, а вокруг него дыбилась разбуженная болотина.

— Ты затем меня сюда привела?

Про брата и пришлую девку он напрочь забыл. На щеках его разгорался лихорадочный румянец. Поляша попятилась еще на пару шагов, отпрянула назад, чтобы отпрыгнуть, если волк кинется, но тот стоял, погружаясь в жижу. Стоял и требовал ответа.

— Думала, я прощения просить буду за Батюшку своего? Так не он я. Не он! Вся смерть, что на нем была, с ним и сгинула. — Перевел дыхания, утер мокрую бороду. — Пойду я отсюда. Совсем пойду. В город. К людям пойду. Устал я от вас. Что лесные твари, что болотные. Не могу больше. И ты, Поля, шла бы по своим делам. Не мучила бы меня… — Помолчал. — Трудно на тебя смотреть. Больно. Живой ты была, умерла потом. Думал, не бывает ничего хуже этого. А гляди-ка, бывает…

Поляша хотела зарычать в ответ, а получился сдавленный всхлип. Слезы сами собой закипели в горле. Злые, обидные слезы, жгучие, как крапива на жаре.

— Больно, говоришь? Устал, говоришь? — захлебываясь непролитой солью, прохрипела она. — Что ты знаешь о боли, волк? Об усталости смертной? Что вообще ты знаешь? Уйти хочешь, так некуда тебе. Решил, что свободным стал? Ты такой же привязанный, как и я. Как все мы. Батюшкой порожденные. По образу своему и подобию он нас выстругал. Что тебя, что меня. Сестер твои несчастных. Братьев мертвых. — Вдохнула глубоко и выплюнула волку под ноги: — Даже внук его. И тот. Родная кровь не водица, Дема.

— Какой внук? — переспросил волк, ощерившись. — Что несешь такого, баба?

— Уже принесла. В подоле да в родной дом. Сына твоего, Демочка. А ты его не признал, не почуял. Не уберег.

— Врешь… — только и выдохнул он.