Брат болотного края

За его спиной поднимались тени. Выпачканные в иле мертвые тела, полные злобы и голода. Поляша растянула губы в злой ухмылке.

— Может, и вру. А может, и нет. Кто теперь узнает…

От Демьяна пыхало раскаленным жаром. Встань у него за спиною Батюшка, позови его по имени, и того бы волк не заметил. Склизкая рука, серая от гнили и времени, опустилась на его плечо, а Демьян нетерпеливо сбросил ее, как разыгравшийся ребенок — материнскую ладонь.

Волк проступал через Демьяна, становился им, туманил кровавой алостью разум. Поля знала его таким. Любым его знала. Видела свирепым зверем, что несся к ней, истерзанной родовыми муками, через дремучий лес. Помнила лохматым мальчиком, не знающим любви, но пришедшим к ней ночью, услышав плач через толстые стены. Поляша чуяла в нем всех, кем был Демьян, и кем никогда уже не станет. И мертвым, распоротым родовым кинжалом, Поля тоже его увидела. Сухие слезы ожгли ей щеки. Она распрямилась, обхватила озерную ширь руками, будто крыльями, вскинула голову и закричала в небо.

— Зазовка! Тебя зову!

И болотина разошлась перед ней, разевая гнилую пасть, ввспучилась бугром, зазмеилась провалом, темнеющим в глубине, и оттуда, из самой непроглядной бездны выбралось наружу костлявое тело в лохмотьях кожи. Грязь стекала по лицу зазовки, кисточки мха запутались в космах, цвета которых невозможно было разглядеть. Вся она — грязь и смрад, смерть и тлен, не должна была ступать ни по земле, ни по зыбуну. Близость проклятой твари к чистой воде озера порождала в Поляше гнев. Сами собою сжались кулаки, задрожали губы, готовые обнажить острые клыки.

Зазовка до пояса выбралась из топи и принялась слепо ощупывать мох перед собой. Глаза ей залепила густая жижа, тварь двигали ими через опущенные веки, пучками выдирая длинные ресницы, похожие на лапки паука. Она вдыхала болотный дух, широко раздувая ноздри, а внутри у нее мерзко булькало, и тоненькая черная струйка текла из уголка мертвых губ.

— Кто?… — прохрипела она, и рука с растопыренными пальцами загребла мох, смяла его и отбросила в сторону.

Звериный ужас перехватил горло, но Поляша рывком бросила себя вперед, присела у края болотной полыньи, наклонилась к ледяному уху зазовки и прошептала:

— Сына мать.

Зазовка дернулась на голос, повела носом, сморщилась.

— Дохлячка!

Поляша схватила ее за круглое ушко, изъеденное тленом, дернула посильней, подтянула к себе.

— Верни мне его.

— Задаром? — хохотнула зазовка и вывернулась из пальцев, оставив в них серую мочку.

Поляша отшвырнула ее, вытерла ладонь о мох.

— Чего хочешь?

— Чего хочу у тебя нет.

Родовой кинжал выскользнул из ножен, ладно лег в руку. Поляша сжалась от мысли, что придется расстаться с ним. Таким тяжелым, теплым таким, почти живым. Но зазовка его уже учуяла. Вытянулась из трясины, отерла лицо, разлепила глаза, не заметив даже, как опали с век последние ресницы.

— Дай… — прохрипела она, облизывая губы языком, обметанным тошнотворно-белым.

В черной мути ее глаз блестел неизбывный голод. Кинжал нужен был ей. Нужен был так отчаянно, что она готова была выскользнуть хоть из топи, хоть из тела своего прогнившего. Поляша поднялась на ноги, выставила перед собой старое лезвие. Оно слабо блеснуло, отражая небесную синеву.

— Ты мне сына, а я тебе кинжал.

Зазовка вцепилась в нее мертвым взглядом. Тлен проел ей правую щеку, еще чуть, и глаз провалится в дыру. Смех защекотал Поляшу под ребрами, а с ним и судорожные рыдания подкатили к горлу. В стороне с пронзительным визгом неслись к ощетинившемуся волку шишиги и мавки. Тот рвал их зубами, сплевывая себе под ноги кровавые клочья. Жить ему оставалось недолго. Гниль, ядом пропитавшая кровь болотных тварей, разъест обессиленное звериное тело, дай только малый срок. Поляша и рада была бы помочь ему, да зазовка не отрываясь глядела на нее, словно решая, а достойна ли она обмена. Достойна.

Зазовка кивнула коротко, оттолкнулась рукой от мха и скользнула обратно в трясину. На мгновение все замерло. Даже волчье рычание с мавкиным скулежом. А после раздался плеск, и гнилая вонь поднялась от самого болотного дна, а с нею вместе зазовка. Она уцепилась за топкую землю, выбралась наружу по пояс, перекинулась, подтянула белесое тело. Другой рукой тварь что-то тащила за собой. Что-то тяжелое, мягкое, с пупырчатой кожей, голое, в ссадинах и синяках, с круглой головой, покрытой слипшимися волосами, и обвисшими, будто сдутыми щеками.

Поляша не сразу разглядела, что за подарочек вытащила из трясины мерзкая тварь. А когда поняла, то вцепилась себе в лицо так, что острая боль перекрыла боль другую, безмерную и страшную.

— За него кинжал отдашь? — насмешливо спросила зазовка, поднимаясь с притопленного мха.

— Отдам. — Губы не слушались Поляшу, но тварь поняла, потянула мальчика за руку.