Братья

Степан Варфоломеевич с Федором Кузьмичом улыбнулись на пророчество старухи. Но в душе каждый вспомнил о скрытых от посторонних глаз междоусобицах Сотниковых. Им непонятно было, почему Петр с прохладцей относился к руднику. Сам ли уклонялся от важных дел или отстранил старший брат. При последнем приезде купца они заметили в глазах какую-то горечь и досаду, почувствовали некую недосказанность. Киприян Михайлович не упоминал брата, несмотря на то что речь шла о деньгах, к которым был причастен и Петр. Спросить о Петре было неловко. А купец о личных тревогах, кроме рудничных, помалкивал. Пророчество колдуньи обратило мысли Буторина и Инютина к братьям Сотниковым. Не сказали они старшему об опасениях старой нганасанки. Но поняли, есть нелады между Киприяном и Петром.

*

Когда выпал первый снег, Сашка Сотников стал учиться грамоте у псаломщика Стратоника Ефремова. С ним ходили в темную горенку причетника две дочери смотрителя Толстоносовского участка Ильи Андреевича Прутовых да два сына Мотюмяку Евфимовича Хвостова. У священника добротно срубленный дом за кошт епархии. А псаломщик снимал горенку, которую называл кельей, в доме охотника Никиты Кожевникова. В одной половине избы хозяин с семьей, а в другой, разделенной на холодный лабаз и собственно горенку, жил Стратоник. У Кожевникова недалеко от Ананьева имелась заимка, где он держал двух батраков, занимавшихся охотой и рыбалкой. Хозяин сдавал рухлядь Сотникову, а рыбу – на пароходы. Зимой неделями жил в охотничьей избушке, оставляя дома жену Анисью с сыном Андреем. Потому псаломщику хозяева были не в тягость. Дров на зиму хватало, епархия через Туруханск ежемесячно оплачивала хозяину горенку за своего церковнослужителя.

У Стратоника в келье – не разгуляешься! Печь с полатями, в правом углу – две иконы, обрамленные красным деревом, подаренные бабушкой. У единственного окна, выходившего на Енисей, деревянный топчан, срубленный еще дедом Никиты Кожевникова, две полки с книгами. Посередине горенки стол, накрытый потускневшей от времени скатертью. За столом хозяин и трапезничает, и книги читает, и псалмы поет, и вино пьет с зашедшими на огонек мужиками. Изможден, как старец-затворник! Щеки, скрытые бородой, почти прильнули к деснам, скулы выдавило почти к глазам. Глаза серые, чуть навыкате, светятся умом. Говорит громовым басом. Непонятно, где рождается такой голосище в тщедушной груди. Но голос, видно, от Бога. Как начнет читать псалмы, у верующих душа трепещет. Они сразу начинают, в который раз, верить в Господа Бога. Казалось бы, сухость тела от нрава злобного. Но Стратоник кроткий, как и другие выпускники Красноярского духовного училища. Владеет языками: греческим, латинским, старославянским. Часами может рассказывать о Священной и русской истории, о пространном катехизисе. А русскую грамматику, арифметику и церковный устав знает лучше отца Даниила. С листа поет любые Давидовы псалмы. Носит очки. Еще в училище надсадил зрение чтением. Но все равно много читает, особенно в светлую пору. В полярную ночь глаза от свечи устают быстро, буквы сливаются, строчки наползают дружка на дружку. Тогда он откладывает книгу и поет. На улице люди останавливаются, осеняют себя крестом и тихо шепчут молитвы под пение одинокого псаломщика. Он не видит людей. Для них он поет и читает в церкви, а здесь – для себя и Бога. Душу свою пытается вынести за стены маленькой кельи. И уходит его голос долгой полярной ночью в усеянное звездами поднебесье, туда, где дрожит переливами северное сияние и мерцает несметное число Божественных душ.

Обета безбрачия он не давал, но ему и в голову не идут распутные женщины. С духовного училища ушел в одно стремление: освободить себя от чувств земных. Чтобы не мешали служить Богу, чтобы душу принести ему чистой, оторвать себя от людей, чтобы слиться с Всевышним. Но, приехав в Дудинское, он вскоре понял, в этом мире от людей уйти нельзя, как бы ни старался. Из Красноярска за ним тянулся грех – пристрастие к вину, особенно в престольные праздники. Как он ни боролся с сим бесовским искушением, не устоял перед угощением вином сокурсниками. Начинали причастие кагором, заканчивали – крепким хмелем, который брали на Новособорной площади! Вино частенько мешало быть наедине с Богом и в Красноярске, и в Дудинском. Стратоник, несмотря на свой сан, нередко перед вечерней молитвой выпивал за ужином вина, бочонок с которым стоял под столом, скрытый бахромой скатерти, достававшей до пола. Дьявол днем и ночью торил пути причастия псаломщика ко греховному зелью. Летом он менял на вино у офеней на шитиках, у матросов на пароходах песцовые шкурки, пыжики, бивни мамонта, подаренные ему зимой пьяными юраками, долганами. К нему тянулись хмельные мужики иногда со своим вином, а зачастую лишь с закуской, надеясь, что хозяин не обойдет чаркой.