Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Дух мой был как-то расположен к унынию, и история вашей бедной пруссачки очень меня растрогала, как и доброе сердце ангела этого Сашки. С такою душою должен он будет быть счастлив. Сколько есть богоугодных заведений, и все истинно несчастные остаются без призрения! На все надобна протекция. Никто не даст себе труда отыскивать бедных, удостоверяться в их положении, как ты сделал. Не лучше ли такой несчастной дать 500 рублей, нежели разделить эту сумму и раздавать ее праздным бродягам, просящим на улицах и обогащающим кабаки? Все это от того, что везде действует не истинное сострадание, а тщеславие.

Здесь Голицын и Шереметев хотели быть Людовиками XIV и затмить Инвалидный дом парижский; а как подумаешь, сколько добра, сколько несчастных можно было утешить, призреть, спасти от отчаянья и смерти миллионами, которые употреблены на постройку сих пышных зданий; но тогда приезжий и прохожий не стал бы спрашивать: «Кто соорудил эту великолепную больницу, кто построил столь огромный странноприимный дом?» А я ручаюсь, что в них не найдешь ни одного человека, который бы был счастливее твоей пруссачки, в день твоего посещения; а стоило тебе только 50 рублей и несколько утешительных слов и обнадеживаний. Чтобы делать много добра и как должно, одного богатства недостаточно. Надобно, кроме доброго сердца, какое-то особенное чувство нежное, научающее нас находить чувствительную струну каждого несчастного. Дай мне, когда я болен, письмо от тебя: я выздоровею! Я уверяю, что обещание, данное тобою несчастной пруссачке – хлопотать о подсудимом, ее муже, столько же ее подкрепит, как пища, одежда, обувь, которую ты послал ей и детям ее. У чувствительного человека здоровье никогда не будет процветать, когда дух непокоен, а сердце раздираемо.

Где речь о добром деле, тут Тургенев уже готов. Комиссию дали вы ему самую приятную. Ежели бы Марицу с ребячества приучили к подобным зрелищам нищеты, она бы знала цену всему и сто раз бы более наслаждалась своим благополучием. Я очень распространился про приключение ваше, так меня тронуло это. Я прочитывал сам оное раза два и читал это детям и жене. Подобные уроки не во всех найдешь книгах, даже и хороших, а тут действующие лица все к нам близки.

Константин. С.-Петербург, 9 декабря 1822 года

Лабзин точно будет жить в Симбирске и в деревне, но не у Тургенева, а близко от него. Он с ним старый друг, а с Александром никогда не был приятелем; напротив, наш Тургенев его не любит. На место Сверчкова во Флоренции будет Сверчков же. Он сохраняет и то место.

Александр. Москва, 12 декабря 1822 года

Поздравляю тебя, любезнейший друг, с сегодняшним торжественным днем. Я знаю, как ты предан тому, кого ныне празднуют. Пусть здоровье его всегда будет таково, как любовь твоя к нему. У меня много будет сегодня работы, но я начинаю тотчас тобою. Надобно одеваться, бриться, ехать слушать обедню во Вдовий дом: звал Петр Петрович; там будет посвящение нескольких сердобольных вдов. Обедать буду у князя Дмитрия Володимировича, а ввечеру собрание; то есть не выйду из мундира целый день. Но когда же его носить, ежели не 12 декабря!

Константин. С.-Петербург, 13 декабря 1822 года

Вчера утром ездил я во дворец, был у руки у императрицы Марии Федоровны (Елизавета Алексеевна в этот день принимает поздравления только от двора, генерал- и флигель-адъютантов, министров и Сената). Дошла моя очередь, поцеловал руку. «Я очень рада вас видеть и благодарю за все радости, какие вы мне доставляете. Письма моей дочери Марии всегда приходят ко мне за двенадцать дней, так что я даже могу заранее рассчитывать, когда получу ответ. И с другими моими корреспонденциями такая же быстрота и точность. Это подлинное совершенство, и мы вам сим обязаны». Поклон да назад. За мною шел Нарышкин Кирилл. Она ему: «Подлинно, г-н Булгаков сделал и продолжает делать чудеса», – продолжала хвалить, я – пятиться назад. Государыня, обернувшись ко мне: «Не хотите слушать, как мы плохо о вас говорим?» Вечером на балу, потанцевав несколько польских, сел я с Рибопьером, Новосильцевым, ее секретарем, и Васильчиковым играть в вист. Государыня, обходя столы, изволила подойти и к нам. «Боже, я вижу Булгакова! Я исполнена признательности к вам» – и столько наговорила лестного о моей исправности, обязательности, которую все хвалят, о всех пользах, которые я доставляю публике, что я уже начал и краснеть. Во время ужина поел я немного и пошел бродить; тут опять изволила подойти. «Я не вижу вашей жены». – «Государыня, она не смогла иметь чести представиться здесь по причине нездоровья». – «Надобно беречь себя. Зима наступила». – «Я этим особенно доволен, государыня, потому что почта не будет более испытывать таких задержек, коим она подвержена так давно». – «Это ведь не по прибытию почты можно заметить, что дороги дурны. Вы нашли средство все исправить».