Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Графиня Строганова[63] приехала. Так была мила, что тотчас прислала сказать, что видела Костю, оставила его здорового и что желает меня видеть, что могу к ней приехать в 8 часов ввечеру. Вот я к ней вчера и пустился. Она очень меня обласкала, много рассказывала про Костю, который большой ее фаворит, расспрашивала про Наташу, запретила именно ее вывозить и назначила себе аудиенцию у нее завтра во втором часу перед обедом. Как мне не любить графиню после всего того, что она мне наговорила о тебе! «Это взаимная страсть, графиня, ибо вы стоите во главе списка великих фавориток». – «Меня это очень радует, но, однако же, он не захотел посетить свою фаворитку в Марьино; сделайте ему, пожалуйста, упреки за это и от вашего имени, и от моего. Я знаю мало людей, кои имеют счастие быть всеми любимыми и почитаемыми, как ваш брат; я хотела бы для блага службы видеть его употребленным еще более полезным и выдающимся образом; но, с другой стороны, я и слишком его люблю, чтобы хотеть лишить его выгод, связанных с его местом, и кои никакое другое место не предоставит».

Долго очень говорила о тебе, и с участием теплой дружбы. Ну как мне эту милую женщину не любить? Она меня после прогнала без церемоний, узнав от меня, что может Васе писать через дилижанс. Я письмо это тебе уже доставил. «Кстати, графиня, мне брат поручил очень срочно (хотя и не было этого) узнать у вас и вашей матушки, хорошо ли вам служили на почте?» – «Чудесно, прошу вас хорошенько поблагодарить вашего брата и сказать ему, что с нами обходились так, будто мы были из императорской фамилии. Уверяю вас, что все знаки внимания, нам оказанные, не лишены были даже изящества». Просила бывать часто, хоть всякий вечер, и начать с сегодняшнего.

У меня был на днях Гансон и часа два очень меня забавлял. «Я думаю, – сказал он мне между прочим, – когда ваша батюшка делала ваша беспримерна братца, так ваша батюшка очень хорошо покушала и все части были в большой совершенства, чтобы совершить такая редкая создания!» Потом описывал мне такими живыми красками свою любовь к сыну (это, видно, не Щербатов), что я, право, и смеяться не имел духу. «Знаете, ваша превосходительство, как я сына своего люблю, что, ежели бы я жил во время Римской истории (прелестная фраза!), я мог бы его и себя прославить: моя любовь такая большая к ему, что, ежели бы он был осужден на смерть, я бы все мучения готов за него терпеть, это была бы мое благополучие, я бы не испустил ни одна жалоба и умер бы доволен мыслями, что его спасаю». Каков же? А сын сделал глупость – женился на дворянке, взял 3000, кои тут же на свадьбу и убухал; служит полицейским офицером и терпит нужду; все, что отец ни выстряпает, все ему отдает. Одет очень скудно. Я ему подарил фрак, панталоны и жилет. Еще рассказывал мне следующее: «Намедни иду я на Покровка, один бедняка протягивает рука и просит у меня милостыня, а я думаю себе на уме: как наружность обманывает всех; ты у меня просишь милостыни, ты думаешь, что я большой барин, а ежели бы не моя фрак и не твоя рубища, я сам бы протягивала рука и просила бы милостыни, у меня нет одна копейка». Долго он меня забавлял, я не знаю, о чем не было речи, даже об астрономии.

Славный граф Сергей Каменский здесь и не манкирует ни одного спектакля. Говорят, у него дурной процесс на руках. Продал на своз мужиков, что запрещено, и тайно, какому-то варвару, который переселил их на Кавказскую линию; только мужики нашли как-то случай объявить все Ермолову, а он довел до сведения государя, и теперь велено это все исследовать. Будет ему Дорлиска, будет ему опера! Все деяния этого человека столь же гнусны, как и фигура его.

Александр. Москва, 30 июня 1822 года

Вчера вечером я поехал к графине Строгановой, которую уже нашел вверху у старухи. Эта очень меня обласкала. Князю Дмитрию Владимировичу, входившему в ту минуту в комнату, она сказала: «Но, сын мой, твои ямщики не обходятся со мною так, как подчиненные г-на Булгакова; мне служили, как королеве, на дороге из Петербурга, а здесь извозчик просит у меня 650 рублей, чтобы везти меня в Калугу!» Долго она ворчала. Кажется, есть тот грех, скупенька. Я было только расположился болтать с графинею, а княгиня Татьяна Васильевна [Голицына] меня, несчастного, посадила играть в бостон со старухою. Какая скука! Да и к тому проигрался как сапожник; все, что ни было со мною, все отдал на съедение, и хотя старуха сказала мне: «Играть с вами удовольствие, вы не как князь Юсупов, он всех морит», – но мало мне в этом утешения. После партии княгиня и князь очень совестились. Дело наконец сделано. Собирались ужинать, и я ретировался; графиня Строганова подала мне руку, чтобы я отвел ее по крайней мере в столовую. Она взяла с меня слово вернуться к ним сим же вечером, торжественно обещав, что я не буду играть в бостон и что она меня сохранит для своего виста. Увижу, может быть и поеду. Они во вторник собираются ехать все в Калугу.