Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Константин. С.-Петербург или, лучше сказать, Петровский остров, 16 июля 1822 года

Кто на место Инзова, не знаю; я бы поручил гражданское управление Сабанееву, оставив ему и командование над корпусом. Он бы управился, ибо человек умный, честный и усердный.

Воронцов вчера уехал. Он мне делает большое одолжение: при первой вакансии берет Костаки [то есть Варлама, брата жены К.Я.Булгакова] к себе в адъютанты, спасибо ему.

Александр. Москва, 17 июля 1822 года

Сегодняшний день самый беспутный для меня, любезнейший друг, и вот почему. Обещав давно княгине, а еще более в угождение моей жене, поехал я вчера поутру к тестю в подмосковную, то есть в княгинину, Бароново именуемую. Там пробыл целый день, удержали ужинать, а там удерживали и ночевать; но ни я, ни оба Афросимовы (на коих животах я и ездил туда) никак не согласились, и мы по весьма темной ночи пустились в двенадцатом часу в Москву, имели недогадливость не взять провожатого, немного поплутали, попали опять на дорогу, заснули все трое крепким сном и проснулись только на Поклонной горе. Сюда прибыли мы в четвертом часу утра. Как я лег спать, так и проспал до двенадцати часов.

Мне предстоит ехать обедать в слободу к Пушкиным, Варенькино рожденье и свадебный пир; а там надобно вырваться поранее, заехать посмотреть на домашних, а там в оперу итальянскую, которая закроется на месяц, да к тому же еще и дают мою любезную «Ченерентолу». Стало быть, то только и будет написано, что теперь напишу. Это мне не по душе. Я получил от тебя №№ 37 и 38. Давай-ка поскорее отвечать. Князь Дмитрий Владимирович в восхищении, что вы помышляете о распространении дилижансов; он все этого добивался у Рушковского, а этот в восхищении, что ему останется только исполнять то, что положено будет вами. Один только граф П.А.Толстой находит, что это подрыв ямщикам; но князь Дмитрий Владимирович ему сказал: «Да почему же вы думаете о выгоде ямщиков и не думаете о великих преимуществах, кои представят дилижансы для бедных чиновников, купцов, артистов, иностранцев, слуг и вообще всего класса людей, у коих нет ни денег, ни протекции?»

Я получил письма от тетушки и всех дубровских[67]. Поздравляют с сыном, а Мавра Ивановна прибавляет: «Давно, батюшка, пора тебе догадаться и дать ребенку бесценное имя Якова», – в чем я с нею согласен, но у нас были разные обеты с Наташей; насилу из них выпутались и сработали себе Яшку. Я в субботу не мог обедать у Пфеллера по обыкновению, ибо был зван на свадебный обед к Урусовым, но явился после обеда, однако же нашел их за столом, за шампанским, и я должен был выпить рюмку. Тут обедало человек 30, и старик наш расплакался, выпивая свою рюмку, хотел говорить сыну речь или наставление, но слезы помешали.

Я читал и сыну, и отцу, что ты пишешь о них. Я также дал Пфеллеру письмо к Анстету, которое начинаю сими словами: «Вы позаботились уже о стольких за вашу жизнь; позаботьтесь, г-н барон, и об этом!»

Ко мне является (Пфеллер должен был уехать вчера) немец: «Вот цветы, кои г-жа Татищева поручила мне передать вашему превосходительству, чтобы вы ей их отправили». – «Охотно, хотя г-жа Татищева ничего мне о сем не говорила». – «Она мне также сказала, что ваше превосходительство заплатит мне 200 рублей, которые они стоят». – «Повторяю вам, что г-жа Татищева мне и слова о сем не сказала. Цветы я отправлю; что до денег, я подожду на сей счет распоряжений г-жи Татищевой и справлюсь обо всем в доме Урусовых». Вышло точно, что Юлия Александровна не уполномочивала его получать от меня деньги, а только отдать мне цветы для отправления к ней, что завтра и выполню.

Вчера были у нас, то есть у Наташи, молодые. Ваня как муж так же неловок, каков был и женихом.

Я был два раза у Сакена, все не застаю: его целый день таскают, ложится спать в 9 часов, а встает в 5. Учение у Петровского дворца; очищено место, нет никого, расхаживает только один кавалер и курит трубку. Сакен говорит Ровинскому: «Г-н полицмейстер, извольте отогнать этого человека; разве не мог он найти другого места курить, как там, где учатся и где порох есть?» Ровинский подъезжает, узнает Апраксина, требует у него трубку именем Сакена, а потом – чтобы перестал курить; но генерал от кавалерии, со свойственным ему духом, отвечал: «Скажите Сакену, что я курю и буду курить». Ровинский доносит Сакену, что курильщик хочет и будет курить. – «Да кто этот человек?» – «Это, ваше сиятельство, Степан Степанович Апраксин». Сакен не сказал ни слова. Я нахожу, что полицмейстер глупо поступил, а также и Степан Степанович; но с ним всегда бывает то, что не случается с другими. В прочем в городе ничего нового. Князь Дмитрий Владимирович едет объезжать свою губернию. Время у нас бесподобное.

Александр. Москва, 18 июля 1822 года