Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Башилов сказывал, что купили прекрасный дом Раевской (бывший графа Воронцова Арт. Ивановича) на Петровке, в нем будет театр. Башилов не хотел дать 140 тысяч за этот дом под свою строительную комиссию; а теперь он продан за 150 тысяч, да и это дешево: дом капитальный, средина города, и дохода с лавок от 18 до 20 тысяч. Я хлопотал для Раевской. Дочь ее, молодая вдова Софья Дмитриевна Камынина, – милая бабенка и большая моя фаворитка, но, увы, вдруг взбесилась: всегда превозносила мне свое счастие, свою независимость, любовь тестя и тещи, кои подлинно в глаза ей глядят, дочь у нее премилая пяти лет, единственная наследница большого имения; мать, живши у тестя на всем готовом, имела 15 тысяч дохода, – и что же? Она лишается всех сих выгод, чтобы против воли родных идти замуж, – и за кого? За известного мерзавца: именно тот N.,o коем я хлопотал тогда у Рушковского. Я знаю его только с виду, но знаю, что у него здесь очень дурная слава, и она будет плакать кровавыми слезами. Я отвечал одной из ее родственниц, которая объявила мне вчера о сем браке, и не без некоторой тревоги: «Я делаю признание никогда более не дружить ни с какою женщиной, ибо моя привязанность, кажется, приносит несчастье». Весь город сожалеет о бедной Камыниной. Тесть лишает ее всего, предоставляя имение маленькой дочери ее в совершеннолетие, а N. на имение и зарился. Ни он, ни она не имеют ничего, чем же жить будут? Намедни старик Камынин заводить стал было разговор этот, но я отклонил, переменив речь: дело деликатное, лучше ни во что не мешаться. Старик всегда отказывался принимать к себе N., но надобно было кончить начатое и употребить все средства, чтобы разорвать всякое знакомство.

Константин. С.-Петербург, 22 апреля 1833 года

Бал был прекрасный в Эрмитаже в так называемой Испанской зале, а ужин – в театре, прекрасно устроенном. Я сидел возле Каподистрии [Августина, младшего брата убитого в Греции Ивана Антоновича], который был в восхищении. Домой я воротился уже в 3 часа и устал, ибо много стоял, ходил как утром, так и вечером. Государь раза три изволил милостиво со мною разговаривать; да, я полагаю, не остался ни один человек на балу, который бы не был очарован его милостивым обхождением.

Василий Перовский идет на место Сухтелена. Он будет у тебя в Москве, но между тем, не зная края того и людей, очень бы тебе обязан был, если б ты мог собрать к его приезду и сообщить ему какие-нибудь сведения, кои полагает он лично иметь в Москве. Как ты его желание исполнишь, не знаю, но передаю его тебе, уверен будучи, что сделаешь что можешь. Он мне хороший приятель и прекрасный человек. Я уверен, что им будут довольны.

Александр. Москва, 22 апреля 1833 года

Видно, на лотереи мода; но мне не было такой удачи, как Трубецкой намедни разыгрывал у князя Дмитрия Владимировича прекрасный портрет (большой, масляными красками) Петра Великого, и выиграл его какой-то бедный живописец. Вот это весьма кстати: можно продать и получить 1000 рублей.

Меня вдруг вызвали на балкон, вижу ужасное стечение народа на улице перед нашим почтовым дворцом. Что такое? Шел человек пожарной команды, вдруг упал на нашем тротуаре и умер; тотчас призвали цирюльника, пустили кровь, но несчастный душу уже Богу предал. Экое дрянное создание человек! Хлопоты сии взяли у меня пропасть времени.

Александр. Москва, 24 апреля 1833 года

Вчера ездили мы: княгиня, Ольга с мужем и я с Катей – смотреть Каратыгина в Шиллеровых «Разбойниках». Театр всякий раз полон, когда он играет; правда, что она собрала на бенефисе своем чистых за расходами 10 тысяч рублей и что столько же (ежели не более) ожидает и мужа ее; но правда и то, что они доставили дирекции в глухую эту пору, конечно, тысяч 50. Такие были драки и давки для получения билетов, что теперь всегда особенная команда полицейская бывает по утрам и учредили старшинство, то есть очередь, как в Париже. Пашковы мне рассказывали, что их человек явился в три часа утра у двери, заснул, и так славно, что проспал до разбора всех билетов. Понимаю, ибо никто не был интересован его разбудить, а сон, видно, богатырский.

Нет сомнения, что великий князь и ее высочество будут сюда. Башилов в больших хлопотах, и я со всеми своими спешу кончить ширмы, кои делаю. Ежели удадутся, то хочу сделать сюрприз и поставить, тихонько даже от Башилова, в кабинете великой княгини; дамы мои вырезают, а я наклеиваю, на это положено у меня час и полтора всякое утро, только что выхожу, пока не оденусь. То-то Москва возликует, особенно ежели и царь нас осчастливит своим присутствием.

Князь и княгиня Татьяна Васильевна хотят устроить какой-то вокзал [ранее вокзал служил одновременно и пассажирским зданием, и залом, в котором устраивались концерты] на лето и меня пригласили на комитет; хотят так устроить, чтобы сборище сие было бы достойно присутствия двора, и избрать лучшее общество.