Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Странную весть слышал я вчера. Иван Иванович Дмитриев на старости лет расчел, что лучше иметь дело с одной женщиной, нежели с девятью музами, тайно обвенчался и на днях объявит свою женитьбу. Кто же эта жена? Вдова сенатора Северина, которая решается на третьего мужа, как наш глухой Евсей решился на третью жену. Надобно же охоту! Итак, у Северина будет папенькою человек, коего он и без того как папеньку почитал. Обстоятельства решают за него. Ворота дома Дмитриева против самых ворот дома Севериной… Лишась же Английского клуба[75], куда было баснописцу высокопревосходительному деваться? Я замечаю, что молодые люди совершают безобразия, но именно пожилые делают глупости. Что скажет Вяземский на это? Не напишет ли сказочку или басенку?

Константин. С.-Петербург, 16 мая 1833 года

Сегодня ночью государь изволил отправиться через Динабург, Ригу в Ревель, откуда возвратится сюда морем. В Ревель изволит прибыть 25-го в ночь. Дай Бог, чтобы путешествие свершилось благополучно. Инспектор Мельников проехал по тракту за неделю, Максимов поехал теперь; надеюсь, что все будет в порядке.

В городе все толкуют о Гагарине и Гедеонове. Увидим, как пойдет; я не думаю, чтобы он хорошо знал театральную часть.

Сегодня звал Лазарев Христофор на вечер; хочется ехать, чтобы видеть мою фаворитку. На днях едет к вам парижский банкир Турнейсен, банкир и друг князей Багратионов, зять Гонтара. Сделай мне особенное одолжение, обласкай его и окажи ему все зависящие от тебя услуги. Он прелюбезный и умный человек. Как бы ему показать все любопытное в Москве. Я очень тебе буду благодарен за все, что для него сделаешь.

Сенатор Дюгамель назначен председателем комиссии по делам князей Радзивиллов в Варшаве.

Александр. Москва, 16 мая 1833 года

Итак, бедный Моден кончил свои страдания! Был очень привычен и способен к своему месту. Трудно будет его заменить. Славные имел манеры, и истинный придворный, все это подкосила курносая смерть. Здесь все о нем жалеют и говорят, что честолюбие укоротило жизнь его. Стало быть, иному лучше капусту сажать, нежели жить в Аничковом дворце. Как все это тешит, и как все это ничтожно, когда надобно умирать! Какие мы дети! Но покуда дети на ногах, надобны им суп и игрушки. Бедный Моден, и умирая, попросил бульону. Наша больная Тутолмина тянется еще; говорят, что появление Нарышкиной Марии Яковлевны ее оживило. Давно бы не было Софьи Петровны, но ее поддерживает желудок, который свое дело продолжает делать и тем продолжает тягостное, несчастное ее бытие.

Я и не у моря, как вы, но, слыша свист ветра, думаю часто о Полетике и Грише, отправившихся на пароходе. В субботу буря была столь ужасна, что сорвала множество крыш в городе, у нас на почтовом дворе также.

Вчера неожиданно набралось ко мне обедать много гостей, хотя и знают, что я один с Катенькой. Бартенева приехала с двумя дочерьми, Надежда Сергеевна Пашкова, князь Хилков, Мацнев, князь Одоевский, бывший еще у батюшки в Варшаве, Вейтбрехт, князь Сергей Сергеевич Голицын, Корсаков. Бартенева и Катенька пели после обеда и проболтали-таки до девятого часа.

Ты, я думаю, знаешь славное скабрезное дело Николая Алек. Норова с покойным князем Гагариным – богачом, у коего он выманил тысяч 300 и отперся. После долгих прений и, наконец, совестного суда Норов решился на клятвенную, соборную присягу. Эта ужасная операция под колокольным звоном, при всем духовенстве, три раза увещевающем того, кто присягает, последовала, говорят, третьего дня. Стало, Норов квит с долгом, но, боже мой, – что должна ему говорить совесть!

Александр. Москва, 17 мая 1833 года

Ну уж замучил меня Башилов! Завез в дом великого князя, таскал, показывал, насилу от него вырвался, мой милый и любезный друг. Только много еще предстоит работы. Будет покойно их высочествам, хотя немного тесно вообще. Переносили строения, сажали деревья, делали дорожки, подвалы обратили в жилье, – я не знаю, чего не делали, и в столь короткое время. Я ценил все это тысяч в сорок, а Башилов только 12 употребил. Много было ему трудов.

Александр. Москва, 18 мая 1833 года