Те огромные периоды времени, которые протекли, чтобы так разрушить эти скалы, и те еще грядущие тысячелетия, которые сотрут их совершенно с лица земли, — плохо умещаются в нашем представлении и укладываются в мозгу человека, как отвлеченные величины. А скалы стоят пред нашими глазами серыми массами, заставляя запрокидывать голову, чтобы взглянуть на их далекие вершины.
В глубоких слоях, между пластами каменных глыб, в громадных расселинах и в узких трещинах есть много пещер, в которые ведут разных размеров входы, оглаженные и обтертые от лазания всякого зверья, для которых пещеры эти испокон века служат пристанищем и убежищем.
В этих пещерах отстаиваются горные козлы, — по местному «иманы» (горалы) — от снежных бурь и других метеорологических невзгод, почему здесь всегда много сухого их помета. Там же водятся и хищные барсы (так здесь называют уссурийскую пантеру), которые и питаются этими обитателями горных стремнин. Нередким гостем бывает тигр, хотя предпочитает охотиться внизу за кабанами — главными поставщиками для его, исключительно мясного стола.
В некоторых пещерах зимуют крупные медведи, которые уже не могут по своей тяжести устраивать себе берлогу в дуплах деревьев.
На выступах и карнизах кой-где растут одинокие деревья, обреченные на голодное существование, так как корни их едва могут найти себе пищу в том клочке земли, какой скопился в углублении трещины.
И на высоких, открытых всем ветрам каменных вершинах «маячат» тоже какие-то деревья…
Но эти уж совсем пасынки природы!
Зимой в жестокие стужи они стоят на голых камнях, ничем не прикрытые, летом их рвут злые тайфуны.
И растут они жалкие, изувеченные и чахлые, цепляясь корявыми корнями за каждую щель в серых, испещренных лишайником камнях.
Кроме этих «насаждений», везде, где можно, приютились какие-то безвестные кустарники — настоящие мещане среди растительности. Теперь они, как и все деревья, стоят обнаженные, топорща щетиной свои голые прутья.
Мертвой бородой свешиваются космы какой-то длинной прошлогодней травы.
Лишь клещевины дикого винограда, несмотря на то, что были тоже голы, почему-то не потеряли своей красоты, выгодно выделяясь на сером фоне камней, лежа на них, как огромные змеи всех цветов, начиная с малинового и кончая черным, блестящим, как дорогой агат.
Чтобы попасть на эти скалы, надо подняться на каменные уступы — залавки, по здешнему, — и по ним, спускаясь и взбираясь, итти, ступая твердою ногою смело и осторожно и придерживаясь за выступы и даже за клещевины винограда в опасных местах, где залавок суживается малым карнизом, да еще с наклоном в пропасть…
Но зато как живописны эти источенные тысячелетиями скалы!
Эти залавки идут неправильными этажами и представляют собою единственный путь к пещерам и разным звериным норам.
Глядя на скалы снизу, вы ни за что не поверите, чтобы человек мог ходить по этим каменным балкончикам и по едва заметным рубчикам карнизов, которые к тому же совершенно исчезают и снова появляются уже через огромное пространство гладкого обрыва стены.
Но охотники знали каждый залавок, каждый выступ и карниз, знали все обходы таких «непропусков», где было совершенно невозможно итти дальше и приходилось подниматься по трещинам кверху, чтобы продолжать путь в следующих «этажах».
Если бы вам пришлось пройти по всем их путям (чего мы не можем особенно рекомендовать), то вы увидели бы настоящую тропу, идущую по головокружительным высотам и над такими пропастями, которые сверху кажутся бездонными… Собственно, след человека вы увидите ясно только на самых узких карнизах, где он должен ставить ногу только на определенное место и держаться руками только за единственный выступ или растение, или же на подъемах и спусках, по трещинам, где нужно знать и подсчитать, сколько раз вы можете переменить ногу, ставя ее на естественные едва иногда заметные ступени — выступы, ямки, корни растущих или погибших уже кустов и прочее.
В скалах братья разделились: Афанасий устроился в засаде как-раз перед широкой расселиной — сажен 40–45, идущей глубоким каньоном между двумя массивами. Александр же пошел по карнизам и залавкам обходить все известные им пещеры и норы.
Расчет у охотников был такой: Александр, охотясь, распугает зверей, и они могут «набежать» на Афанасия в его засаде: он и место такое выбрал — самый «ход» зверю.
Дикобраз тоже исчез, чтобы лаем вызвать охотников, если найдет дичь, или же нагонит ее на них.
Следовательно, все были по местам, и охота началась.
Дул холодный ветер, и Афанасия начало «пробирать» в его легкой одежде, тем более, что он принужден был сидеть на одном месте, по возможности, не двигаясь.
Ничего не поделаешь — не шубу же в скалы тащить!
Александру, конечно, было не так холодно: он все время был в таком движении, лепясь и лазая по карнизам, подъемам и спускам, что и в самый лютый мороз пот прошибет!