Братство ревнителей церковного обновления (группа «32-х» петербургских священников), 1903–1907. Документальная история и культурный контекст

Характерен в этом отношении «печальный» (по выражению свящ. Константина Аггеева) инцидент с проф. СПбДА Н. К. Никольским. Он обратился к петербургским священникам в газете «Новое время» с упреком и вопросом, почему они скрыли свои имена. Кто они? Почему не назвали себя? Кто они по своему положению и авторитету, насколько сведущи в истории и канонике? Отсутствие ответов на эти вопросы вызывало «подозрение, что дело идет не о пользе церкви, а идет борьба за власть, за личные преимущества»[149].

В день публикации статьи Никольского в редакцию «Нового времени» устремились сразу два представителя группы столичных священников: Владимир Колачев и Константин Аггеев. Первый из них передал «В. В. Розанову для помещения в “Новом времени” заметку по поводу статьи проф. Н. К. Никольского с изложением фактической стороны дела относительно записки “32-х” священников, и, между прочим, с разъяснением, почему эта записка появилась в печати без подписей»[150]. Второй – лично передал «г-ну секретарю редакции “Нового времени” письмо, за подписью, для напечатания в качестве краткого объяснения по поводу статьи Никольского»[151].

До 2 апреля газета «Новое время» не помещала никаких объяснений, чем вызвала яростную критику со стороны газеты «Слово». В конечном итоге объяснения появились в газете «Русское слово» и прозвучали они из уст свящ. Григория Петрова. Отец Григорий утверждал, что «составители этой записки или, вернее, подавшие ее должны быть освобождены от всякой, самой малейшей тени каких-либо неблаговидных заподозрений», потому что они не только не искали личной выгоды, но и подали заявление, несмотря на угрозы в их адрес:

Когда среди столичного духовенства пошел говор о составлении записки кружком священников, тогда упорный слух передавал угрозу синодального чиновничества:

– Раскассировать всех участников кружка.

И участники кружка решили подать свою записку, не обращая внимания ни на какие страхи и угрозы [152].

Аналогичное объяснение отсутствия имен предлагал и В. В. Розанов в заметке, предварявшей публикацию статьи Никольского: «Священники оттого и не подписались, что робели подписаться, что шаг, ими делаемый, содержал в себе долю служебного риска и мог повернуться весьма и весьма для них неблагоприятно, тем более что почти без исключений это священники молодые, “незаслуженные”»[153].

Однако свящ. Григорий Петров намекал еще на одну причину анонимности записки – личную волю митрополита: «Мы достоверно знаем и утверждаем, что все, подписавшие записку, подписались под ней полностью. Подпись одного из участников подачи, отсутствовавшего в то время в Петербурге, была сделана даже по телеграфу. Так с подписями записка и была подана Высокопреосвященнейшему Антонию, а если в “Церковном вестнике” она появилась не подписанною, то это произошло не по воле подписавших»[154].

В конечном итоге участники группы нашли возможность лично встретиться с профессором кафедры гомилетики и истории проповедничества СПбДА Никольским и прояснить ситуацию: «Инцидент с Никольским печальный. Мы все очень высоко ставили его и совершенно солидарны с ним. Большое спасибо С. Н. Булгакову. На днях он после сношения со мной устроил при редакции “Вопросов жизни” заседание литературно-философского общества по вопросу церковной реформы. Я привел на заседание из своих 10 человек. Через одного знакомого пригласил Никольского. Собрались в 8 часов. Начало собраний было в 9. Целый час тузили бедного Николая Константиновича, все же виноватого, несмотря на прекрасные мысли статьи. <.. > Мы подробно изложили ход дела. Неправ Никольский: мы все подписались, а дополнительные подписи с возражениями – моя, напр<имер>, – не напечатана в “Новом времени”, неизвестно почему» (С. 307).

Другим следствием выхода группы в публичную сферу можно считать ее сближение с богоискательской интеллигенцией. Если во времена РФС тон задавали инициаторы собраний из светской среды, то теперь, по словам Аггеева, «светские оппоненты кричали: “Говорите так, как теперь, мы за вами пойдем”» (С. 309). Д. С. Мережковский о записке «32-х» сказал: «Ничего еще подобного не было: одна она среди массы всевозможных записок ставит вопрос, волнующий всех, на самую глубокую почву в родном нам направлении» (С. 309). Мережковский, В. В. Розанов, Бердяев, Глинка-Волжский, Аскольдов, Лосский, Философов, Минский, Булгаков предлагали священникам из круга «32-х» участие в еженедельных религиозно-философских собраниях; с апреля 1905 г. велись переговоры о совместном издании журнала.