Братство золотарей

«Не иначе, как с Абакумовской диспетчерской заговор пошёл! Ишь как в одну дудку дудят!..», – думала Харицкая, лихорадочно соображая, что потушить на этот раз бунт никакими отговорками не удастся. «Ах, как не вовремя эта карусель завелась! Как раз все средства, отпущенные на спецодежду и обувь, она потратила на евроремонт квартирки для дочечьки, своей сладенькой малюпаськи! И, как назло, уже успела отчитаться за них наверху! Боже, какая же шушера подсуропила ей?! Выясню, – с волчьим билетом пущу по миру!».

А пока Юлия Семёновна тоскливо прокручивала эти мысли в голове, другая, подспудная, терпеливо придерживала её эмоции, шепча: «Пусть проговорятся, выдохнутся, потом поодиночке им выволочку устроишь, а пока держи паузу!».

Пауза вышла приличной. Когда все угомонились до мелкого, разобщенного по углам бурчанья, Харицкая встала. Обведя суровым взглядом набычившихся работников, спросила:

– Ну, что, это всё?!

– А чё, мало? – не выдержал Алексей. – На мне от сварки уже прогорело своих три пары штанов, не считая остального.

– И ты хочешь, чтобы я вывернула свои карманы, отдала свои деньги и оставила семью голодной? – вскричала Харицкая. – Я сколько раз вам говорила, – все средства отпускаются нам в один котел! Оттуда берём на закупку приборов, инструментов, на транспорт, трубы, оснастку, и ещё прорву всего того, без чего вам здесь просто делать нечего! Вам это понятно?! – уже приличной фистулой закончила свою филиппику распалившаяся Юлия Семёновна. – Вот ты, – она ткнула пальцем в первого попавшегося ей на глаза слесаря, – нет, чтобы поберечь одежду, так вы ею чуть ли не ноги вытираете! Испачкалась – выстирай, заштопай! А те деньги, что ты сберёг, вернутся тебе кранами, вентилями, или чем ты там ещё работаешь! Администрация делает всё, чтобы вы качественно и быстро выполняли заказы! Думаете, что нам не известно о вашей экономии, чтобы выгадать приборы для халтуры? И мы закрываем на это глаза! Но, дорогие мои, это до поры до времени, пока не перестанете испытывать наше терпение! Я ещё раз повторю, средства на закупку одежды мы собираем постепенно. Как только соберём необходимую сумму, приобретём спецодежду и сапоги. Всем всё ясно?!

Угрюмое тяжёлое молчание повисло в воздухе ей в ответ. Харицкую это не смутило. Она почувствовала, что и в этот раз она одержала чистую победу:

– Степан Макарыч, продолжайте! Я ушла.

Войны, иногда определяющие судьбы народов всего мира, но чаще всего нескольких стран, всегда были главным занятием рода «homo sapiens». Эта деятельность настолько присуща человеку, что в редкие часы перемирий, когда можно использовать это время на благо мира, он натужно изыскивает возможность для проявления этого инстинкта. Сказанное справедливо не только к большим общностям людей. Гораздо более это применимо к отдельному индивидууму, не имеющему возможности проявления укрытого в недрах подсознания инстинкта агрессии. И тогда-то этот урезанный, ущербный, ужатый и задавленный рамками нравственности и морали до смехотворного чувства зависти инстинкт, ища выход своей первобытной энергии, выливается в банальные стычки между особями в виде дрязг, сплетен, интриг и обыкновенного мордобоя.

Степану Макарычу в нынешнем его состоянии трудно было приписать высокий полет интеллектуальной мысли. Тем более присовокупить к этому свойство нравственного анализа своих поступков. Но уж в рамки вышеуказанной доктрины он укладывался полностью. Нестерпимые позывы первобытного гена, приобретя черты, незамутнённые никакими гуманистическими наслоениями, породили в нём весьма примитивное отношение к строптивому заказчику. Чувство оскорблённого хозяина, на территории которого какая-то мозгля осмелилась ворохнуться в сторону, рвало в клочья все морально-нравственные принципы. Нестерпимое для самолюбия ощущение утаивания на принадлежащей тебе по праву территории подати в виде оплаты «халтурой», взвинчивала нервы до состояния раскаленной проволоки. Эта гремучая смесь и вызывала в нём состояние неустойчивой истерии.

За последние три дня сверхзадачи наслаивались одна на другую с неотвратимостью неумолимого рока. Отставив в сторону всю бытовую мелочевку, Макарыч свёл все свои эмоциональные потребности к одной-единственной – жажде мести. По логике произошедших событий это чувство должно быть справедливо разделено поровну между обидчиками. Но обрушилось оно со всей силой на крайнего. Невозможность расплаты с бандой складских аферистов оставалась для Макарыча круто посоленным душевным стигматом.