Бремя страстей человеческих

"Am I to come home?" he asked.	- Мы домой поедем? - спросил он.
"Yes, I've come to fetch you."	- Да, я пришла за тобой.
"You've got a new dress on."	- У тебя новое платье.
It was in eighteen-eighty-five, and she wore a bustle.	Шел 1885 год, и женщины носили турнюры.
Her gown was of black velvet, with tight sleeves and sloping shoulders, and the skirt had three large flounces.	Платье было сшито из черного бархата, с узкими рукавами и покатыми плечами; юбку украшали три широкие оборки.
She wore a black bonnet with velvet strings.	Капор тоже был черный и завязывался бархотками.
She hesitated.	Няня не знала, как ей быть.
The question she had expected did not come, and so she could not give the answer she had prepared.	Вопрос, которого она ждала, не был задан, и ей не на что было дать заранее приготовленный ответ.
"Aren't you going to ask how your mamma is?" she said at length.	- Почему же ты не спрашиваешь, как поживает твоя мама? - не выдержала она наконец.
"Oh, I forgot.	- Я позабыл.
How is mamma?"	А как поживает мама?
Now she was ready.	Теперь уже она могла ответить:
"Your mamma is quite well and happy."	- Твоей маме хорошо. Она очень счастлива.
"Oh, I am glad."	- Да?
"Your mamma's gone away.	- Мама уехала.
You won't ever see her any more."	Ты ее больше не увидишь.
Philip did not know what she meant.	Филип ничего не понимал.
"Why not?"	- Почему?
"Your mamma's in heaven."	- Твоя мама на небе.
She began to cry, and Philip, though he did not quite understand, cried too.	Она заплакала, и Филип, хоть и не знал, в чем дело, заплакал тоже.
Emma was a tall, big-boned woman, with fair hair and large features. She came from Devonshire and, notwithstanding her many years of service in London, had never lost the breadth of her accent.	Эмма - высокая, костистая женщина со светлыми волосами и грубоватыми чертами лица - была родом из Девоншира и, несмотря на многолетнюю службу в Лондоне, так и не отучилась от своего резкого говора.
Her tears increased her emotion, and she pressed the little boy to her heart.	От слез она совсем растрогалась и крепко прижала мальчика к груди.
She felt vaguely the pity of that child deprived of the only love in the world that is quite unselfish.	Она понимала, какая беда постигла ребенка, лишенного той единственной любви, в которой не было и тени корысти.
It seemed dreadful that he must be handed over to strangers.	Ей казалось ужасным, что он попадет к чужим людям.
But in a little while she pulled herself together.	Но немного погодя она взяла себя в руки.