Бремя страстей человеческих

And experiences of the same kind are necessary for the individual to become conscious of himself; but here there is the difference that, although everyone becomes equally conscious of his body as a separate and complete organism, everyone does not become equally conscious of himself as a complete and separate personality.	Индивидууму, чтобы осознать свое "я", необходим такой же опыт; однако разница заключается в том, что всякий человек ощущает свое тело как особый и самостоятельный организм, но отнюдь не каждый осознает свое "я" как самостоятельную и независимую личность.
The feeling of apartness from others comes to most with puberty, but it is not always developed to such a degree as to make the difference between the individual and his fellows noticeable to the individual.	Ощущение отчужденности от других приходит обычно с половой зрелостью, но не всегда развивается до такой степени, чтобы отличие индивидуума от окружающих стало заметно ему самому.
It is such as he, as little conscious of himself as the bee in a hive, who are the lucky in life, for they have the best chance of happiness: their activities are shared by all, and their pleasures are only pleasures because they are enjoyed in common; you will see them on Whit-Monday dancing on Hampstead Heath, shouting at a football match, or from club windows in Pall Mall cheering a royal procession.	И вот людям, так же мало осознающим свое "я", как пчелы в улье, суждена в жизни удача: им куда чаще выпадает счастье, ведь их бытие делит с ними все общество, их радости только потому и становятся радостями, что ими тешатся сообща; такие люди пляшут в духов день на Хэмстед-хид, орут на футбольном матче, машут из окон клубов на Пелл-Мелл королевскому кортежу.
It is because of them that man has been called a social animal.	Это благодаря им человека прозвали общественным животным.
Philip passed from the innocence of childhood to bitter consciousness of himself by the ridicule which his club-foot had excited.	Филип шагнул от простодушия младенчества к горькому ощущению своего "я", подгоняемый насмешками, которым подвергалась его хромота.
The circumstances of his case were so peculiar that he could not apply to them the ready-made rules which acted well enough in ordinary affairs, and he was forced to think for himself.	Условия его существования были необычны; к ним нельзя было применить ходячие правила, и ему волей-неволей приходилось думать самостоятельно.
The many books he had read filled his mind with ideas which, because he only half understood them, gave more scope to his imagination.	Он прочел множество книг, и в голове его роились мысли, которые он еще и сам не вполне понимал; может, поэтому они так будоражили его воображение.
Beneath his painful shyness something was growing up within him, and obscurely he realised his personality.	Болезненная застенчивость делала его замкнутым, но в душе у него что-то созревало. И он смутно начинал отдавать себе отчет в том, что он -личность.
But at times it gave him odd surprises; he did things, he knew not why, and afterwards when he thought of them found himself all at sea.	По временам эта личность самого его удивляла: он совершал безотчетные поступки и, раздумывая о них потом, так и не мог их себе объяснить.
There was a boy called Luard between whom and Philip a friendship had arisen, and one day, when they were playing together in the school-room, Luard began to perform some trick with an ebony pen-holder of Philip's.	Он подружился с мальчиком по фамилии Люард, и однажды, когда они вдвоем играли в классе, Люард стал показывать какой-то фокус с ручкой из черного дерева, принадлежавшей Филипу.
"Don't play the giddy ox," said Philip. "You'll only break it."	- Брось валять дурака,- сказал Филип.- Ты ее сломаешь.
"I shan't."	- Не сломаю.