Бремя страстей человеческих

But no sooner were the words out of the boy's mouth than the pen-holder snapped in two.	Но не успел он договорить, как ручка переломилась пополам.
Luard looked at Philip with dismay.	Люард с испугом посмотрел на Филипа.
"Oh, I say, I'm awfully sorry."	- Прости, пожалуйста. Мне ужасно жалко, что она сломалась.
The tears rolled down Philip's cheeks, but he did not answer.	По щекам Филипа катились слезы; он не произнес ни слова.
"I say, what's the matter?" said Luard, with surprise. "I'll get you another one exactly the same."	- Послушай, что с тобой? - с изумлением спросил Люард.- Я куплю тебе точно такую же ручку.
"It's not about the pen-holder I care," said Philip, in a trembling voice, "only it was given me by my mater, just before she died."	- Мне не ручки жалко,- сказал Филип дрожащим голосом,- но ее подарила мне мама перед смертью...
"I say, I'm awfully sorry, Carey."	- Послушай, Кэри, извини меня, пожалуйста...
"It doesn't matter.	- Да что там.
It wasn't your fault."	Чем же ты виноват...
Philip took the two pieces of the pen-holder and looked at them. He tried to restrain his sobs.	Филип взял обломки ручки и, глядя на них, старался сдержать рыдания.
He felt utterly miserable. And yet he could not tell why, for he knew quite well that he had bought the pen-holder during his last holidays at Blackstable for one and twopence.	Он чувствовал себя ужасно несчастным и сам не знал почему: ведь он-то отлично помнил, что купил эту ручку за шиллинг и два пенса в Блэкстебле, во время каникул.
He did not know in the least what had made him invent that pathetic story, but he was quite as unhappy as though it had been true.	Филип сам не мог понять, что заставило его выдумать эту трогательную историю, но так горевал, словно все это была правда.
The pious atmosphere of the vicarage and the religious tone of the school had made Philip's conscience very sensitive; he absorbed insensibly the feeling about him that the Tempter was ever on the watch to gain his immortal soul; and though he was not more truthful than most boys he never told a lie without suffering from remorse.	Набожная атмосфера в семье священника и религиозная обстановка в школе сделали Филипа очень совестливым; он привык верить в то, что искуситель не дремлет, охотясь за его бессмертной душой, и, хотя он не был правдивее других ребят, всякая ложь заставляла его потом горько раскаиваться.
When he thought over this incident he was very much distressed, and made up his mind that he must go to Luard and tell him that the story was an invention.	Думая об этом происшествии, он очень каялся и наконец решил пойти к Люарду и сознаться в том, что все выдумал.
Though he dreaded humiliation more than anything in the world, he hugged himself for two or three days at the thought of the agonising joy of humiliating himself to the Glory of God.	И, пуще всего на свете боясь унижения, он целых три дня тешился мыслью о том, какую горькую радость испытает, унизив себя во славу божию.
But he never got any further.	Однако дальше этой мысли он не пошел.
He satisfied his conscience by the more comfortable method of expressing his repentance only to the Almighty.	Он облегчил свою совесть более легким способом - покаявшись только перед всевышним.
But he could not understand why he should have been so genuinely affected by the story he was making up.	Но Филип так и не понял, почему его взволновала история, которую он сам же выдумал.