Бриг «Меркурий»

- Как же вы, советский человек, дочь уважаемого, всемирно известного ученого, могли до такого докатиться… - продолжал наседать Ольшанский.

При упоминании об отце болезненно ахнуло сердце. Александра судорожно сглотнула и пошевелилась, пытаясь хоть немного высвободить из-под чужого взгляда сплющенные легкие.

- У вас ведь незаконченное высшее образование, так?

Она кивнула.

- Вы на лекции по марксизму-ленинизму ходили, экзамены на хорошо и отлично сдавали?

Она снова кивнула.

- Как же вы так, - повысил голос он, - не успели из яйца вылупиться, а уже и отца, и своё имя позорите - состоите во внебрачной половой связи с женатым преступником? На советский строй клевещете! Не стыдно?!

Она молчала, не поднимая глаз.

- Вы ведь в курсе, что Ильин женат, что у него в Вологде - жена и двое маленьких детей? Но вас это не смущало, когда вы с Ильиным в постель легли. Правду говорят: кто себя смолоду позорит и честь не блюдет, тому и родную страну предать ничего не стоит. Ну что вы глаза-то прячете, взгляните правде в лицо.

Медленно она подняла на него глаза.

- Хорош ваш полюбовник - детей, считай, сиротами оставил и вам жизнь сломал, подлец. А у вашего отца, между прочим, слабое сердце. Не для того он дочь растил, чтобы она распутничала, книжки антисоветские почитывала с хахалем своим да над основами советского строя глумилась. - Он хлопнул кулаком по столу. - Будущее ваше вас не устраивало? На Запад мечтали с Ильиным перебраться? Вот вам будущее - такого хлебнете, что мало не покажется… Что молчите, так вы себе своё светлое завтра рисовали - в пермских лагерях?!

«Только бы не зареветь», - отчаянно думала она.

- Если следствие сочтет вас соучастницей, придется отвечать по всей строгости закона - по той же семидесятой статье, - отчеканил Ольшанский.

«Семь лет, - мысленно повторила она, - через семь лет мне будет двадцать пять. Старуха. - И тут же про себя добавила: - Ну что же, семь лет - это ведь ещё не расстрел». От этой мысли неожиданно полегчало. И впервые за эти тридцать дней Александра вдохнула полной грудью. Она подняла взгляд на следователя.

- Я готова, - вдруг тихо и внятно произнесла она.

- К чему вы готовы? - переспросил Ольшанский.

- Арестовывайте меня.

Ольшанский некоторое время смотрел на неё молча. Потом тяжело вздохнул.

- Сколько кругом порядочных молодых людей - так нет же, связались с мужиком на двадцать лет старше себя, - задумчиво произнес он. - По великой любви небось? - странным голосом добавил.

Она не поняла перемены его тона. Только еле заметно кивнула в ответ.

Он усмехнулся и философски продолжил:

- Чего только в восемнадцать лет не пригрезится… Эх, жаль мне вас, Александра Михайловна, ужас как жаль. Ведь как красиво у вас все начиналось, какие вы надежды подавали… И вот взяли и жизнь-то себе сломали. И себе, и Ильину.

Она в ужасе обомлела. Ольшанский не дал ей опомниться:

- Семенова, передавшего Ильину антисоветскую литературу, ведь вы со своим любовником познакомили?

- Но при чем…

- Это вы с Семеновым - москвичи, элитные детки, вам все игры да забавы. А Ильин - обыкновенный советский парень. Попал к вам в компанию - вот голова и закружилась. Решил перед вами эрудицией щегольнуть, доказать, что он ничем не хуже вас.

Книжки заумные стал почитывать. А отличить, где философия, а где антисоветская пропаганда и враждебный умысел, - не по мозгам парню. Начал все подряд хватать, чтоб лицом в грязь перед компанией вашей не упасть. От малолеток не отстать. Вот и результат. - Ольшанский захлопнул папку. - Не познакомь вы Ильина своёго с Семеновым - не сидели бы вы сейчас здесь, а он - в камере.

Александре захотелось кричать - громко, так чтобы больше никогда ничего не услышать.

- Он - дурак, а вы - дура самая настоящая, - удовлетворенно констатировал между тем следователь. - Жаль вас обоих, да раньше думать надо было.

Александра между тем и вправду как будто отключилась. Слова грузного человека долетели до неё откуда-то издалека. Думала она только о том, чтобы подойти к окну, набрать побольше воздуха в грудь - и навсегда улететь из этого скучного кабинета.

- Вину свою признаете? - резкое словно встряхнув её, проговорил Ольшанский.

Она вяло кивнула.

Он с неожиданной легкостью вскочил, быстро обошел стол и подошел к ней вплотную:

- Отвечайте, когда вас спрашивают, - вы вину свою признаете?

- Да, - с усилием, как могла громко произнесла она. Но вышло все равно тихо и неубедительно.

Он навис над ней, и она больше не могла ни уйти от его взгляда, ни спрятаться, ни сопротивляться. Но странное дело, сопротивляться больше уже не хотелось. Ей было теперь все равно.

- Слушайте меня внимательно. - Ольшанский чеканил каждое слово. - Пигалица вроде вас не представляет угрозы для советского государства, но за свои поступки в жизни надо отвечать.