Бриг «Меркурий»

Кивком Владимир указал ей на кресло напротив. «Не надо, не снимай доспехов, он вынет у тебя из груди сердце и растопчет его, и тело твое останется лежать на снегу, как бездомная собака со вспоротым брюхом, кишками наружу», - прокричал ей внутренний голос. Но она лишь отмахнулась. Его боль была слишком велика, чтобы не отозваться. Его боль была почти такой же сильной, как и её когда-то. Александра слишком хорошо помнила это страшное, бесконечное чувство одиночества, с которым свыкаешься, как с отрубленной конечностью, живешь, ненавидя и тоскуя, и нет этому чувству собственной беспомощности и уродства ни конца ни края.

Она подошла и села рядом с ним на указанное кресло.

Он слегка улыбнулся:

- О деньгах не беспокойтесь: я дам вам нужную сумму. - И тут же отрезал её благодарность легким взмахом руки. - Расскажите мне что-нибудь, - устало попросил он.

Она растерялась, не зная, что и придумать с ходу. Мысли, как назло, отказывались повиноваться.

- Ну, например, расскажите, зачем всё-таки вы открыли собственный аукционный дом.

Она ненадолго задумалась.

- Когда я приехала жить на Запад много лет назад, я подружилась с потомками русских художников-эмигрантов. Тогда их полотна были никому не нужны - помните, ведь даже Зинаида Серебрякова при жизни не продала практически ни одной картины. Так вот, валялись их холсты по крошечным квартирам, где несчастные отпрыски художников, такие же нищие, как когда-то они сами, рады были каждому гостю, то есть любому, кто испытывал неподдельный интерес к работам их великих непризнанных матерей и отцов.

Я страшно увлекалась тогда - и не просто их творчеством, но и судьбами. Отчасти потому, наверное, что тогда чувствовала себя такой же одинокой, сломленной, невостребованной, как и они. Единственная разница между нами состояла в том, что художники были мертвые, а я - живая. И вот в один прекрасный день я поняла, что именно поэтому - потому, что я ещё хоть отчасти жива, - я должна вернуть их творения миру. Они это заслужили.

Он задумчиво покачал головой:

- Странный, однако, вы выбрали способ.

- Что же вы находите в нем странного?

- Ну вы ведь не книгу, например, решили о них написать или там выставку их работ устроить.

- Конечно нет: я сразу попыталась дать им то, чего им больше всего не хватало при жизни, - признание. Коммерческий успех. Им не нужны были книги - их время пришло, и они хотели славы и денег.

- Мертвые хотели денег? - иронически спросил он.

- Мертвым необходимо признание, а в том мире, в котором мы с вами живем, большинство людей восхищается лишь тем, что дорого стоит.

- И вы с этим согласны?

- Дело не во мне, - сердито возразила она.

- Люди - дураки, - вдруг жестко бросил он, скорее продолжая свой внутренний монолог, а не их разговор.

Она не ответила, но протестующе покачала головой. Владимир заметил её жест:

- Вы не согласны?

- Для кармы плохо так говорить.

- Для кармы плохо говорить правду? - резко вскинул на неё взгляд.

- Это лишь часть правды, - решилась она ему ответить. - Знаете, когда долго нет поезда, а потом он наконец приходит, люди начинают в него ломиться, расталкивая всех и вся. Когда надо уехать во что бы то ни стало, самые милые, самые интеллигентные люди прут точно так же, как и все остальные, русские ли, англичане ли. Так же и в жизни. В некоторых обстоятельствах мы все бываем глупыми, жадными, даже предателями. Но знание это нужно только для самого себя, чтобы постараться поменьше совершать ошибок. А в принципе оно не нужно вообще, потому что это лишь малая часть истины, и сама по себе она не имеет никакой цены. Ведь при других обстоятельствах люди забывают о своём эгоизме.

Он, казалось, и не слушал её, молча глядя в темное окно.

- Вот я вам сейчас одну историю расскажу, Владимир…

Он перебил её:

- Вам кажется, что вы - поэт?

- А вам кажется, что вы жесткий, беспощадный человек… А вот я думаю, что вы в состоянии простить гораздо большее, чем средний человек, - потому что вы в состоянии понять гораздо больше.

А значит, вы милосерднее многих.

Он словно придавил её взглядом серых глаз, и она поняла, что переступила запретную черту.

- Мне приятно, что вы так обо мне думаете, - медленно произнес он, не сводя с неё тяжелого взгляда.

Она смутилась, но глаз не отвела, продолжила:

- В той реальности, которую мы сами себе придумываем, Владимир, все слишком сложно. Но ведь на самом-то деле в мире, каким он задумывался, все ясно и легко.

И - неожиданно - ей самой вдруг стало все понятно. Она смотрела на сидящего перед ней мужчину, и сознание того, что это - единственный человек, которого ей суждено полюбить по-настоящему, единожды и навсегда, клином вошло в её сердце. По чьему-то причудливому замыслу она наконец нашла и узнала ту самую «вторую половину», о которой мечталось в глупой юности и без которой, как оказалось, жизнь была плоской - как свет без тени.