Бриганты

На следующий день, незадолго до полудня, в город Шательро пришел проповедник. Это был монах по имени Симон, не толстый и не худой, не высокий и не низкий, не старый и не молодой. И лицо незапоминающееся, зацепиться не за что. В двадцать первом веке люди с такой внешностью считались лучшими кандидатами в шпионы. Одет в старую, порыжевшую от стирок, когда-то черную рясу из грубого холста. За плечом большая торба из разряда «Мечта оккупанта», почему-то пустая. Обычно монах, проходя через деревни, набивают торбы продуктами, выпрошенными у крестьян. Оратором он был от бога. Голос имел, как я называю, «двуоктавный», высокий и низкий одновременно, причем располагались они не рядом, а через одну октаву, из-за чего переход с одной на другую впечатлял. Начинал речь монах на низкой октаве, потом загорался, перескакивал на высокую, а в нужный момент, эмоционально напряженный, резко падал на низкую, из-за чего со слушателями случалось что-то типа катарсиса. Бабы дружно начинали реветь, мужики — смущенно тереть глаза. Он собрал на рыночной площади почти всех жителей города, от мала до велика, и начал бичевать пороки. В первую очередь досталось модницам. И то верно! Конкуренток надо лишать главного оружия. Больше всего монаху не нравились высокие колпаки. Несколько женщин, имевшие такие и одевшие их в этот день, были изгнаны с площади.

За нами побежала ребятня с криками:

— Сними колпак! Сними колпак!

Досталось и обладательницам низких декольте. Поскольку в данном случае снимать — делать еще хуже, им посоветовали прикрыться. В заключение проповедник предал анафеме жадность и сребролюбие и предложил скинуться на содержание его монастыря, расположенного где-то на юге Гаскони. Растроганные горожане поделились любимым серебром. Сделали взнос и мои арбалетчики.

Я подозвал Жака Оруженосца, расспросил о собаках, за которыми он присматривал, а затем приказал:

— Последи за монахом. Издалека, чтобы он не заметил. Куда пойдет, с кем будет разговаривать. Вечером доложишь мне.

Я уверен, что к благому надо призывать делами, а словами агитируют те, кто сам так не собирается поступать. Для них благие намерения — дорога в рай при жизни.

После проповеди монах пошел в гости к священнику, где, наверное, отобедал и поспал пару часов. После сиесты он прогулялся по городу. Больше всего проповедника интересовала та часть города, что прилегала к реке. Там сразу после нашего захвата города заделали все дыры в стенах, но лентяи напряглись и пробили новые лазы.

Поутру монах выехал из города на муле. Направился он на восток, вглубь «французской» территории, но, когда мы его догнали, скакал уже на юг. Наверное, на следующем перекрестке собирался повернуть на запад. Завидев наш небольшой отряд, сопровождаемый сворой гончих, монах отошел на обочину и любезно заулыбался, кивая головой, как китайский болванчик. Вообще-то встреча с монахом считается плохой приметой. Правда, их столько развелось, что куда ни пойди, обязательно встретишь хотя бы одного. Так что любой неприятности было объяснение. Чтобы избежать их, надо было сделать что-нибудь плохое монаху, как минимум, плюнуть ему вслед. Я решил плюнуть почти по максимуму.

— Сеньоры рыцари собрались поохотиться? — поинтересовался монах.

— Надеюсь, это не грешно? — спросил я в ответ. — День сегодня вроде бы скоромный. Или я ошибаюсь?

— Нет, шевалье не ошибся, сегодня можно есть мясное, — сказал проповедник, перестав улыбаться.

Видимо, почувствовал, что я не отношусь к его поклонникам.

— Повесьте его головой вниз, — приказал я арбалетчикам, сопровождавшим нас с Карне де Бретоном.

— Чем я провинился перед шевалье?! — воскликнул монах высоким голосом, а затем продолжил низким: — Это дьявол науськивает вас на меня! Остановитесь!

Я провел со своими бойцами разъяснительную работу, поэтому слова проповедника их не остановили. Жак Оруженосец, следуя моей инструкции, врезал балаболу в рыло, заставив проглотить пару зубов и заткнуться. Монаху связали руки за спиной, а к ногам привязали длинную веревку, которую перекинули через сук. Потянув за нее, подняли проповедника на такую высоту, чтобы голова его была немного ниже моей. Впрочем, голову закрыли опавшие вниз подолы рясы и грязной белой шелковой рубахи. Я вспомнил, как он порицал склонность к роскоши. Поэтому проповедник и прятал шелковую рубаху под грубую рясу. Прошли те времена, когда святость определялась количеством вшей и блох. Шелк за последние годы заметно подешевел, так что его могли позволить себе те, кто имел деньги и не хотел кормить кровососов. Нашему обозрению открылось и хозяйство монаха, довольно внушительное. Кому не надо, тому дается много. Подолы завернули под бечевку, которая служила вместо ремня, открыв голову монаха. Он покачивался из стороны в сторону и, пришепетывая, скулил:

— Я — божий слуга! Напав на меня, вы выполняете волю дьявола!

— Если бы ты был божьим слугой, нас бы уже поразила молния, — съязвил я. — Значит, дьяволу служишь ты. Осталось выяснить, как именно и за сколько серебряников?