Брикстонская петля (СИ)

Как только он выпрямился во весь рост, как только почувствовал силу затянувшихся вокруг его пояса тисков, ощутил на своих плечах тяжесть рук Холмс, как только перехватил её удобнее, под бедра, и ощутил их горячую упругость под нежной кожей, как только по его лицу скользнуло тепло её близкого дыхания и он поймал его своими губами, ничего трезвого не осталось. Мэл оказалась легкой, крепко ухватившейся за него, неожиданно пылко отвечающей на поцелуй. С минуту Джон стоял на месте, забыв, что собирался сделать, и лишь легкий отголосок боли из бедра напомнил — им нужно что-то горизонтальное и мягкое, с запираемой дверью. На этом этаже их совместного дуплекса закрывались лишь ванна Холмс, в которой всё ещё шумела вода, и её спальня.

На самом кончике языка, заигрывающего с губами Мэл, он поймал рефлекторный вежливый вопрос: «Можно к тебе?», — но одернул себя. К черту! О Холмс он знал решительно мало, — почти ничего внятного, лишь собственные догадки и крохи выдаваемой миссис Хадсон или Лестрейдом информации — но что понимал совершенно точно: учтивость и обходительность не принадлежали к её качествам и, проявленные другими, не провоцировали у неё хотя бы намёка на благодарность или ответную вежливость. А потому к черту это. Она вламывалась в его спальню, и теперь он имел полнейшее право сделать то же.

Джон крепче перехватил её и медленно повернулся, пытаясь понять, где именно в комнате сейчас находился и где на его пути были преграды — кресло у камина, загибающиеся углы старых пыльных ковров, кухонный стол и дверной косяк. Он силился возродить в памяти картинку их гостиной и кухни, но лишь безуспешно барахтался в тягучем жаре, заполонившем его череп. В этот момент он не помнил дороги к спальне Холмс. Мозг был способен лишь руководить телом на уровне примитивных инстинктов.

Холмс в его руках зашевелилась и отстранилась назад, прерывая поцелуй. Он бессознательно потянулся за её губами, но она выговорила:

— Отпусти.

Ему пришлось открыть глаза и заглянуть в лицо Мэл: такое же узкое, с острыми скулами, но налившимися алой припухлостью губами, добавляющими ей теплой женственности, и глазами, приобретшими темную гипнотизирующую глубину. Он открыл рот, но ничего не сказал — голос пропал, и не нашлось слов, — только коротко кашлянул, вкладывая в это вопросительную интонацию:

— Кхм?

— Отпусти, — повторила она требовательнее и, расслабив хватку вокруг его бедер, соскользнула на пол. Полотенце, удерживавшееся между ними на сплетениях их рук, опало, и Холмс оказалась абсолютно голой — бледное хрупкое тельце с просвечивающей синевой вен на сгибах локтей и проступающим рельефом ребер над грудью и под ней. Она повернулась, и Ватсон с невнятной горечью в спутавшихся мыслях наблюдал за тем, как с каждым порывистым шагом отдалялась её узкая спина и как покачивались её подтянутые бедра, хранившие на светлой коже полукруги красных пятен — следов его жадно впивавшихся пальцев. Мэл отошла к кухне, там у стола остановилась и неторопливо, вальяжно повернулась.

— Идешь? — спросила она и её губы расползлись во что-то острое и отталкивающее. Но хрупкость её плеч, тонкость рук, бледность ладоней, расслабленно опущенных вдоль бедер, белизна нежной кожи на груди и животе, тонкие темные ободки вздыбленных сосков и смоль спутанных волос на лобке, стройный рельеф её ног привлекали куда сильнее, чем отталкивала ухмылка. А потому Ватсон ответил:

— Иду, — переступил через смятое полотенце и пошел вслед за Холмс. Её спальня встретила его полумраком — свет едва пробивался сквозь плотно задернутые шторы — и рассеянной сигаретной горечью — всё же курила у себя, нарушая запрет миссис Хадсон.

Джон закрыл за собой дверь и приблизился к Мэл — она наклонилась над кроватью, подхватывая петлю какого-то провода и свой ноутбук со смятой постели. В тусклой комнате её бледность, казалось, источала сдержанное лунное свечение, холодное и волшебно манящее. Ватсон исследовал взглядом стройный ряд позвонков, острыми бугорками выпирающих под кожей спины, нагнулся над Мелиндой, обвил её руками, отыскивая ладонями небольшую пружинистую грудь и роняя поцелуй куда-то во влажные, сладко пахнущие волосы, повисшие на шею и плечи. Он почувствовал, как она коротко напряглась в ответ на прикосновение, а затем зашевелилась в его объятии, пытаясь повернуться и отложить лэптоп. В разгоряченной лаве его помутненного возбуждением сознания взбурлило то, чему он редко давал абсолютную власть, особенно в первый секс с новой, ещё не изученной женщиной — оголтелая, неконтролируемая жажда. Он предпочитал проявлять её постепенно, с каждой следующей ночью понемногу, никогда не обнажая полностью и отчасти стыдясь, но сейчас был слишком изголодавшимся и слишком смятенным самой Холмс, совершенно запутавшимся в происходящем, чтобы сохранять контроль.